№ 445 1854 р. січня, не пізніше 18. – Довідка ІІІ відділення про слов’янофільство в Росії і діяльність учасників Кирило-Мефодіївського товариства
Славянофилы наши, подражая ученым Западной Европы, заботятся о сохранении памятников древности, о восстановлении собственной народности, языка и литературы и об изгнании из наших нравов всего иноземного. Это направление, с одной стороны, похвальное, с другой – выходя из своих пределов, иногда порождает события, не соответственные настоящему порядку дел.
У нас славянофильство сделалось заметным сначала в Москве. Из приверженцев этого учения до 1847 г. были там известны бывший профессор университета Бодянский [445], профессор Шевырев, писатели Киреевский, Хомяков, Константин Аксаков и др. Одни из них носили простонародную русскую одежду и отпускали себе бороду, негодуя на императора Петра I, который, по их мнению, унизил Россию в собственном ее народном начале, отделив высшее сословие от низшего одеждою и наружностью; иные в преувеличенных возгласах рассуждали о всемирном вопросе на счет славян, будто бы обративших на себя внимание всей Европы, о необыкновенно великом значении славян, которые рано или поздно сделаются первенствующим народом в образованном мире и тому подобном.
Выражаясь напыщенно и двусмысленно, они нередко заставляли сомневаться, не кроется ли под их патриотическими возгласами целей, противных нашему правительству. Константин Аксаков в 1846 г., по случаю 700-летия существования Москвы, написал в «Московских ведомостях» статью, в которой называл Москву народною столицею, говорил о земской думе, собранной при Иоанне IV из всей земли русской, о спасении русской земли в 1812 г. народом и проч[ее]. Тогда же на эту статью обращено было внимание бывшего попечителя Московского учебного округа гр. Строганова.
В 1847 г. обнаружено, что славянофильство может принять и преступное направление: в Киеве кандидат Гулак, адъюнкт-профессор Костомаров и кандидат Белозерский учреждали тайное общество под названием: «Общество св. Кирилла и Мефодия». С ними находились в сношениях или разделяли их мнения: бывший учитель С.-Петербургской гимназии Кулиш, художник Шевченко и другие молодые люди, большею частью воспитанники университета св. Владимира.
Цель этого общества сначала заключалась в том, чтобы, восстановляя народность, язык и литературу славянских племен, приготовлять эти племена к соединению под одну державу, но как все члены общества были уроженцы Малороссии, то вскоре славянофильство их обратилось в украйнофильство, и они перешли к предположениям о восстановлении Малороссии в том виде, в каком она находилась до присоединения к России. Не только в бумагах, хранившихся у соучастников Украйно-славянского общества, но даже в напечатанных сочинениях Кулиша и частию Костомарова описывались распоряжения императора Петра I и его преемников в виде угнетений и подавления прав народных, напротив того, дух прежнего казачества они изображали с восторженными похвалами, наезды гайдамаков представляли в виде подвигов рыцарства, славу времен гетманщины называли всемирною, приводили песни украинские, в которых выражается любовь к вольности, намекая, что этот дух не простыл и доселе таится в малороссиянах. Шевченко же в стихотворениях своих, сверх похвал прежнему времени и брани против нынешнего порядка, с невероятною дерзостию изливал клеветы и желчь на все священное для России. Наконец, у некоторых из соучастников найдены были устав общества и рукописи под заглавием «Закон божий» самого революционного содержания. Хотя бумаги эти еще не сделались основанием или правилами Украйно-славянского общества, но оно могло принять направление, опасное для государственного спокойствия.
Виновные в то же время были подвергнуты строгим наказаниям, напечатанные сочинения Шевченки («Кобзарь»), Кулиша («Повесть об украинском народе», «Украйна» и «Михайло Чернышенко») и Костомарова («Украинские баллады» и «Ветка») изъяты из продажи, самим Шевченко и Кулишу запрещено писать, а первому и рисовать, бывшему адъюнкту – профессору Чижову, который оказался хотя поборником русской народности, но выходящим из границ благоразумия, предписано представлять свои сочинения на предварительное рассмотрение III отделения С. е. и. в. канцелярии, цензорам же, пропустившим вышеупомянутые сочинения, объявлен был строгий выговор.
Тогда обращено было внимание и вообще на славянофилов, тем более, что многие из них находились при воспитании юношества. Сверх того, лица, прикосновенные к Украйно-славянскому делу, оправдывали себя именно тем, что они считали деятельность свою согласно с видами правительства, ибо само учебное начальство, поощряя изыскания о славянских древностях и наречиях, отправляя путешественников (как отправляло и Кулиша) в земли западных славян и предписывая собирать в Малороссии и других областях России местные слова, пословицы и про[чее], как бы поощряло их к изучению науки славянской.
Вследствие этого по высочайшему повелению шефом жандармов сообщено было (от 30 и 31 мая 1847 г. № 897 и 915) бывшему министру народного просвещения гр. Уварову, дабы наставники и писатели отнюдь не допускали ни на лекциях, ни в книгах и журналах никаких предположений о присоединении иноземных славян к России и вообще ни о чем, что принадлежит правительству, а не ученым, чтобы они рассуждали сколь возможно осторожнее там, где дело идет о народности или языке Малороссии и прочих земель, вошедших в состав России, не давая любви к родине перевеса над любовью к отечеству и устраняя все, что может вредить последней любви, особенно о мнимых настоящих бедствиях и о прежнем будто бы необыкновенно счастливом положении подвластных племен, чтобы все выводы ученых и писателей клонились к возвышению не Малороссии, Польши и других стран отдельно, а Российской империи, чтобы цензоры обращали строжайшее внимание особенно на московские, киевские и харьковские периодические издания и на все книги, сочиненные в славянофильском духе, не допуская даже тех полутемных и двусмысленных выражений, которые хотя не заключают в себе злоумышленной цели, но могут приводить читателей к предположениям неблагонамеренным. Перед тем временем и бывший министр народного просвещения циркулярными предписаниями сделал должные наставления по этому предмету попечителям учебных округов.
В 1852 г. получено было сведение, что в Москве вновь делаются заметными славянофилы, что хотя цель их состоит только в том, чтобы произвести переворот в русской литературе, не подражать иностранным писателям, искать для сочинений своих предметов самобытных и народных, но это стремление под руководством людей неблагонамеренных легко может обратиться в противозаконное и вредное. Поэтому из московских славянофилов над Константином и Иваном Аксаковыми, Хомяковым, Киреевским, профессором Соловьевым и другими учреждено секретное наблюдение и, сверх того, покойному министру народного просвещения князю Ширинскому-Шихматову (от 14 июля 1852 г. № 1226) сообщено было, дабы на сочинения в духе славянофилов цензура обращала особенное и строжайшее внимание.
Между тем Иван Аксаков представил на рассмотрение цензуры рукопись II тома «Московского сборника». Сочинители статей, помещенных в этой рукописи, доказывали, что учреждения государств не согласны с духом христианства, что в древней России существовал общинный быт, что тогда в отношениях между государем и его приближенными было братство, а в народе воля и приволье, что и ныне в некоторых местах России замечается стремление к общинному управлению. Вообще в статьях этих замечалось какое-то недовольство настоящим нашим образованием, образом жизни и даже учреждениями правительства, а древний русский быт выставлен был в преувеличенно лучшем виде, как заслуживающий, безусловно, одобрения и подражания в наше время. По высочайшему повелению, объявленному министром народного просвещения от 10 марта 1853 г. № 497, издание «Московского сборника» запрещено. Иван Аксаков лишен права быть редактором какого бы то ни было издания, сверх того, Ивану Аксакову, Константину Аксакову, Хомякову, Киреевскому и кн. Черкасскому приказано представлять рукописи на рассмотрение прямо в Главное управление цензуры и об этом сообщено циркулярно по цензурному ведомству.
Ч. XVIII, арк. 113 – 117. Відпуск.
Примітки
445. О Бодянском см. еще в деле № 462, 1848 г. – Прим. док.
Подається за виданням: Кирило-Мефодіївське товариство. – К.: Наукова думка, 1990 р., т. 3, с. 321 – 324.