№ 148 1849 р. лютого, не пізніше 5. – Лист О. M. Куліш до О. Ф. Орлова з проханням порушити клопотання перед Миколою І дозволити П. О. Кулішеві переїхати в Петербург або Москву

Ваше сиятельство, милостивый государь!

Простите великодушно несчастной женщине, осмеливающейся еще беспокоить вас мольбою своею о спасении от совершенной погибели. Зная, как обширны труды, посвящаемые вами на пользу отечества, я считала бы непростительной для себя дерзостью отвлекать внимание ваше от занятий важных, государственных, если бы не знала также, что для великой души вашей всегда найдется время подать помощь прибегающим к защите вашей и что доброе сердце ваше не отталкивает с жестокостию несчастных.

Вы простите моей настойчивости, если соблаговолите милостиво выслушать рассказ мой о прежней горькой жизни мужа моего и о бедственном настоящем состоянии нашем. Вся жизнь его есть беспрерывная борьба с нуждою и несчастиями. Еще в младенчестве он лишился матери и, несмотря на жажду познаний, едва имел возможность кончить курс наук в гимназии. Впоследствии же отец его решительно отказался помогать ему и он принужден был трудиться для насущного хлеба. Такое состояние лишило его возможности воспользоваться благодеяними правительства, учредившего университеты для полного и систематического образования юношества. Но он не упал духом, не пренебрег даром божьим, посеянным в душе его, и утомленный трудами дневными, не думая о покое, отнимал несколько часов от сна, чтобы посвятить их науке.

Наконец, труды его готовы были увенчаться успехом, его лишения вознаграждались милостями благодельного правительства, обратившего внимание на неутомимость его и любознание. Казалось, что он достигает цели своих желаний – благородного звания ученого, удовлетворяющего потребностям души его и обеспечивающего дальнейшее безбедное существование, но непостижимому промыслу угодно было ниспослать ему новое тяжкое испытание. Душа его жаждала деятельности, воображение воспламеняло его и неокрепший рассудок не мог указать настоящего пути, по которому бы следовало излиться этому обильному потоку на служение отечеству и человечеству. Цель его жизни была – кафедра ученого и звание академика, его занятия были – наука и изящная литература, а не мнения политические, но, несмотря на это, не вполне просвещенный наукою и неискушенный опытом, по молодости и безрассудности, сам не понимая, что делает, он навлек на себя справедливый гнев правительства. Только высокие добродетели судей его и отеческое милосердие монарха спасли его от погибели безвозвратной.

Так он сам понимает себя теперь, когда купленный дорогою ценою опыт научил его смотреть на жизнь не через призму обольстительных мечтаний, а оком разума, отличающего святую истину от обманчивых призраков; так понимают и все, узнавшие его; так, смею сказать, понимали его и вы, ваше сиятельство, иначе не такому бы наказанию подвергся он, если бы ваша мудрая проницательность не сумела отличить в нем временного заблуждения молодости от совершенной испорченности закоренелого в злых помыслах человека и если бы доброе, благородное сердце ваше не внушило вам принять в нем великодушное участие. Теперь, когда он вполне постиг всю безрассудность своих заблуждений и чистосердечно раскаивается в них, его мучит желание загладить прежнюю вину свою и доказать, что он достоин милостей, излитых на него в тяжкую годину бедствия. Эти благородные желания без надежды в настоящем положении иметь возможность привести их в исполнение, терзают его гораздо более, нежели горести и лишения – неизбежные спутники угрожающей нам бедности.

Будучи совершенно без состояния, он решился жениться почти на такой же бедной, как и сам, надеясь неусыпным трудом составить себе имя ученого и приобрести средства к жизни; но за безрассудство его благородное поприще науки, к которому стремилась душа его, закрыто для него, представлявшиеся к существованию средства отняты, и мы живем в чуждом для нас городе, где нет для нас родственной души, могущей сказать слово утешения в минуту печали, нет благодетельной дружеской руки, которая бы подала нам совет и помощь во время нужды и лишений. Роптать мы не смеем, будучи убеждены в том, что его судили милостиво и великодушно, но просить милости – долг наш, потому что положение наше тяжко, невыносимо тяжко.

Добродетельному и человеколюбивому сердцу вашего сиятельства не может показаться неблагодарностию и употреблением во зло доброты вашей наша мольба, как бы это показалось тем, которые не могут сочувствовать страданием ближнего, и потому я осмеливаюсь умолять вас обратить на нас отеческое внимание. Сочувствуя положению каждого из прибегающих к вам несчастных, вы не скажете, что Тула не имеет в себе ничего ужасного, отчего бы невозможно было жить там спокойно и счастливо. Конечно, спокойствие и счастие зависит весьма много от нас самих, но также много и от обстоятельств, под влиянием которых все мы находимся, а нам, к несчастью, ничего не благоприятствует.

Появление наше обратило на нас всеобщее неприязненное внимание, на нас смотрели с любопытством, смешанным с боязнию, как на диких зверей или зачумленных, сообщество с которыми неминуемо должно принести горести и бедствия. Не раз доставалось нам слышать рассуждения соседей с хозяевами, у которых мы нанимали квартиры, о том, как опасно иметь им у себя жильцов, подобных нам, чтобы не навлечь на себя беды, и эти простодушные люди, желая отклонить от себя опасность, а, может быть, также понимая беззащитное положение наше, начинали нам делать такие неприятности и притеснения, что мы уже 4 раза должны были переменять квартиру, несмотря на то, что всегда платили исправно, вели самую скромную уединенную жизнь и делали все возможные уступки. Кто мог возвысить голос за бедных изгнанников, что бы осмелился протянуть к нам руку по-братски и своим влиянием изменить неприязненное расположение.

Бывший тульский военный губернатор Муравьев, понимая, что благодетельное участие ваше, высказанное в отзыве вашем к нему, не могло относиться к людям, потерянным и безнадежным, очень ласково принял моего мужа, но, к несчастью, он только несколько дней пробыл после того в Туле; настоящий же начальник губернии, будучи совершенно новым в этом краю, не мог, конечно, заняться моим мужем, но, имел в виду желание ваше об определении его на службу, предложил ему должность смотрителя больницы. Совершенно неопытный в делах подобного рода, муж мой боялся, что одной добросовестности не будет достаточно для исполнения этой обязанности, а необходимо еще совершенное знание дела и опытность. Поэтому он просил губернатора позволить ему не принимать этой должности, изъявив при том готовность исполнять все другие обязанности, какие угодно будет возложить на него.

К несчастью, его превосходительство остался недоволен отказом моего мужа, не вполне, может быть, вникнув в причины этого отказа, который сверх того делал его неисполнительным перед вами. С этих пор на мужа моего он не обращает никакого внимания, несмотря на просьбы его дать ему занятие, а такая невнимательность начальника сильно отражается в нерасположении подчиненных. До какой же степени г-н губернатор понимает вину моего мужа и цель, для которой он прислан в Тулу, и на что в особенности должно обратить внимание, согласно с желанием вашим, вы можете заключить из того, что он считает и меня также осужденною и не позволял мне выехать из Тулы.

Брат мой, посланный в Петрозаводск, кроме отличных качеств ума и сердца, обладает еще неоцененным сокровищем – счастьем. Милосердый господь по благости своей послал ему в бывшем начальнике – отца, наставника, друга и утешителя, который умел оценить великодушный отзыв ваш о нем и дал ему возможность сделать первый шаг на пути, идя по которому честно и добросовестно, он может искупить прошедшее и заслужить прощение всеавгустейшего монарха. А бедному мужу моему какая возможность представляется к этому? В предложенной ему должности он боялся запутаться по неопытности без опоры и руководителя и через то сделаться недостойным милостей ваших, а другой не дают.

Кроме безнадежности иметь возможность загладить вину свою и заслужить совершенное прощение милосердого монарха, убивающей более всего мужа моего, как было бы на его месте и с каждым благородными вполне раскаявшимся человеком, угрожающая нам бедность на чужбине расстраивает и без того слабое здоровье его. Полтора года нашего изгнания мы существовали остатками небольшого моего приданого, но скоро должны истощиться последние средства наши и нищета со всеми ужасами обрушится на нас всей своей тягостию. Мы уже испытывали жить трудами рук своих, но, к несчастию, убедились в совершенной этого невозможности в Туле, где рукоделья наши ценятся ни во что. Что же будет с нами далее?

Вот, ваше сиятельство, тяжкие обстоятельства, вынудившие меня прибегнуть к высокому покровительству вашему: не оставьте же без внимания мольбы несчастной женщины, примите на себя труд испросить соизволение всеавгустейшего государя на возвращение мужа моего в С.-Петербург или, по крайней мере, на переезд в Москву. В столице, находясь под ближайшим надзором и руководством доверенных вам лиц, он может яснее доказать на деле чистосердечное свое раскаяние и ревностным исполнением обязанностей искупить вину свою; притом же в многолюдном городе мы не будем целью неприязненного внимания и муж мой скорее найдет должность с жалованьем, составляющим теперь главный источник нашего существования.

Сверх того, в настоящем состоянии здоровья его, а также и моего, мы нуждаемся в пособии опытных врачей, без которых мы должны погибнуть в Туле непременно. Желание посоветоваться с медиками, лечившими прежде мужа моего и к которым он имеет полное доверие, было наиболее важною целью моего приезда в С.-Петербург. Об этой милости я умоляю вас так, как бы просила о продолжении жизни своей и моего мужа и бог свидетель, что это сущая правда.

Теперь я высказала вам всю истину: от вас, ваше сиятельство, зависит убить нас отказом безнадежностию или осчастливить совершенно, заставить за себя век молить милосердого создателя.

С глубочайшим почитанием и совершенною преданностию имею честь быть навсегда, милостивый государь, вашего сиятельства покорная к услугам

Александра Кулиш

Февраля 1849

Помітка про одержання: 5 февраля 1849 г.

Ч. V, арк. 319 – 324. Автограф.

Примітки

Подається за виданням: Кирило-Мефодіївське товариство. – К.: Наукова думка, 1990 р., т. 2, с. 138 – 140.