Початкова сторінка

Тарас Шевченко

Енциклопедія життя і творчості

?

Апреля 14

Сообщено генерал-адъютанту Бибикову высочайшее повеление о немедленном доставлении из Киева в С.-Петербург студента Посяденко, а генерал-адъютанту кн. Долгорукову – о взятии в Борзне, Черниговской губ., у Николая Белозерского всех бумаг, оставленных у него учителем Кулишом, и о доставлении оных с нарочным в III отделение.

Учителю Кулишу сделаны были еще 36 вопросов, на которые он и дал ответы.

Бывший студент Навроцкий и студент Андрузский написали все ответы на предложенные им вопросы.

Навроцкий в своем показании ни в чем не сознался. Он утверждает, что если иногда слыхал от многих лиц рассуждения о славянстве, то единственно ученые, о тайном же обществе соединения славянских племен и государственном преобразовании будто бы решительно ничего не знает. Отрицая имеющиеся по делу против него показания, что он в Киеве в собраниях у Гулака разделял преступные разговоры собеседников, слушал чтение рукописи «Закон божий» и жаловался на недостаток средств к распространению идей ее, Навроцкий и явную против него улику, собственное письмо его, в коем он говорит, что в Малороссии легко можно найти людей с таким горячим сердцем, что от одной искры вспыхнет любовь к родине и может сжечь целый свет, объясняет, будто бы он здесь говорил только о возможности найти в Малороссии достойных людей и об украинской поэзии.

Напротив того, Андрузский в показании своем, можно сказать, вылил всю свою душу. Нисколько не скрывая собственных слабостей и даже преступных намерений, этот молодой человек с откровенностью объявил о Славянском обществе, соучастниках и действиях их все, что ему известно.

Вот сущность его показаний:

Славянское общество, начавшееся, кажется, в 1839 г., имело главной целью соединение всех славянских племен воедино по образцу Соединенных Штатов или нынешней конституционной Франции.

Русские не занимаются идеею славянизма. Польские уроженцы имеют своею целью восстановить королевство по Днепр и Южную Двину; впрочем, и они ограничиваются одними словами и надеждами. Более же действовали малороссияне, которые желают восстановить гетманщину, если возможно, в независимости от прочих славянских племен.

Перевес в деятельности малороссиян был так велик, что Славянское общество почти потеряло из виду главную цель – соединение всех славянских племен – и заботилось только о Малороссии, восстановлении ее народности, языка и даже независимости.

Первым средством к достижению своей цели общество признавало распространение образования в простом народе, образования в духе древней, украинской свободы. Для этого оно намерено было заводить училища в волостях, перепечатывать старые и сочинять новые книги на малороссийском языке и издавать журнал. Для этого же они собирали деньги, приглашая каждого к пожертвованию, взнос был значительный и не прекращался. Несмотря на это, средства общества были слишком малы: оно не могло издать не только журнала, даже альманаха, притом же усердие некоторых членов, сначала пылкое, иногда охладевало.

Вторым средством общество полагало примирять племена, исторически враждебные. С этой целью оно разыскивало акты, допускало всевозможные оправдания проступков одного народа против другого, извиняя их временем и обстоятельствами.

Последствием всего этого, по словам Андрузского, должен был повториться 1825 г. «Долго ли ходить на ходулях, – говорит он, – лучше хотя хромать, да на своих ногах». Впрочем, Андрузский прибавляет, что о намерении относительно государя он не знает и не подозревает.

Главные представители Славянского общества были умеренной партии – Костомаров и его последователь Гулак, – неумеренной – Шевченко и Кулиш.

Костомаров, сын малороссиянки и воспитанный в Украине, пристрастился сначала к малороссийскому языку, потом к истории Украины. Начитавшись о древней вольнице этой страны и о новых революциях в европейских государствах, он, естественно, перешел к либерализму и неодобрению монархического правления. Впрочем, он был не тверд в своем направлении: то хотел издавать журнал в видах общества – и не издавал, то печатать старые песни или книги – и не печатал, то углублялся в историю или преисполнялся религиозности, забывая о Славянском обществе. «Может быть, – прибавляет Андрузский, – все и уничтожилось бы, но судьбы определили иначе!»

Гулак, друг Костомарова, в Дерптском университете напитался вольных мыслей, но слыл добрейшим человеком. Подробностей о нем Андрузский не знает.

Шевченко, из помещичьих крестьян Киевской губернии, кажется, выкупленный на волю государем великим кн. Михаилом Павловичем, воспитывался в Академии художеств, но сделался известен в Малороссии своими стихотворениями. «Его поэтическая слава, – говорит Андрузский, – гремела по всей Малороссии, его ставили выше Жуковского, надеялись иметь в нем своего Шиллера. Об нем все приверженцы Славянского общества имеют чрезвычайно высокое мнение, между прочим и потому, что он часто читал им стихи в вольном духе и пасквили. Он имел большое влияние на общество: с приездом его в Киев все замыслы приходили в движение, с отъездом его из Киева все приостанавливалось. Даже в то время, когда «кутил напропалую во всех концах Малороссии», он письмами понуждал общество к деятельности. Всех монархистов он называл подлецами.

Кулиш, судя по выражению, сказанному им на вечере у Костомарова: «Эти мне кацапы» – и по беспрерывным занятиям его историей Малороссии, ничего знать не хочет, кроме Малороссии. Характера он горячего, любит скорую деятельность и Шевченку признает величайшим поэтом.

Из последователей этих четырех представителей Андрузским поименованы:

Белозерский, в полном смысле ученик Кулиша. Он был обязан в Полтаве распространять идеи общества.

Навроцкий, человек горячий, но без характера, придерживался того, кто громче кричит, и потому держался мнений Костомарова.

Маркович боготворил гетманщину и славянизм, собирал сказки, притчи, у него можно было заслушаться малороссийских песен.

Посяденко (он же Посяда), происходя из крестьян, задумал во что бы то ни стало облегчить положение этого сословия; ненавидит дворян, считая их притеснителями, и монархизм, как потворствующий оному. Впрочем, будучи души мягкой, он нередко уступал в спорах и соглашался действовать открыто, с помощью правительства. Вследствие этого он приготовил просьбы на имя государя императора и к министру финансов, намереваясь гласно высказать все злоупотребления местных начальств. Он более желал облагородить жизнь простого народа, нежели восстановить Малороссию, хотя это была его задушевная дума и молитва. Негодуя на грубое духовенство, он однако же дорожит всем православным и предполагал шляхту-католиков обратить в православие, с предварительного разрешения правительства.

Пильчиков до отъезда в Полтаву бредил одной республикой, но в последние полгода только и слышно было, что завел в Полтаве маслобойню.

Судовщиков, всегдашний гость Костомарова, действовал только на словах; о нем можно сказать, что он был, едва ли не для каждого, ни более, ни менее, как N.

Студент Загурский был знаком с славянистами, но он столько робкий человек, что показание против него скорее можно почесть за клевету, нежели за истину.

Говоря об увеличении одного из этих молодых людей (Навроцкого) к преступной цели, Андрузский сказал весьма замечательное выражение, которое можно отнести ко всем им: «Молодость прошла бы, лета охладили бы, и он обратился бы в доброго, смиренного малороссийского помещика». О себе Андрузский говорит; что он, начав с молодых лет писать стихи, вовлекся в возмутительные мысли от чтения стихотворений Шевченки; сначала он гнушался подобными мыслями, потом спорил против них, а наконец, мало по малу привыкая к ним, усвоил их себе, так что после того не мог писать иначе, как в возмутительном духе. Это довело его до того, что он из всякого чтения извлекал одни дурные заключения и считая, что «все худо», вздумал составлять проекты конституции. «И я, – говорит Андрузский, – дитя, решился дать совет высокому царственному мужу, составить предположение и поднести ему, углубляясь более и более (в проекты), я незаметно отдалялся от своего доброго намерения, посягнул на титло законодателя и передо мной все стало в ничто: царя ограничил, царя уничтожил… Неисповедимый промысл остановил меня над самой пропастью, время дало одуматься, и я рад бы слезами смыть строки, прежде написанные мной. Но да будет воля царская. Благословлю милующего и карающего благословлю; я заслужил кару».

Андрузский говорит еще, что Славянское общество особенной организации не имело, держалось доброю волею каждого, а не положениями и уставами. Как из бумаг, найденных у других лиц, известно, что общество имело свои правила и устав, на основании которых о существовании и составе общества объяснялось только тем, которые подают надежды, то вероятно, что Андрузский еще не был введен во все таинства, а потому показания его могут быть в некоторых случаях не точны и нельзя считать их окончательным объяснением дела.

Всеподданнейше доложено государю императору относительно киевского военного губернатора, с приложением копии возмутительного содержания «К верным украинцам» [461], которое было прибито в Киеве к забору одного дома. При этом случае его величество соизволил отозваться, что генерал-адъютанту Бибикову было бы нужно отправиться к месту его служения. Между тем Бибиков предупредил высочайшее желание и сам объявил, что предполагает немедленно ехать в Киев.


Примітки

461. «К верным сынам Украины».

Подається за виданням: Кирило-Мефодіївське товариство. – К.: Наукова думка, 1990 р., т. 3, с. 344 – 346.