Апреля 30

Навроцкий окончил ответы на предложенные ему дополнительные вопросы. В этих вопросах были совокуплены все новые, весьма важные против него улики, ибо у Белозерского найдена рукопись «Закон божий», переданная ему Навроцким. Тот же Белозерский, равно Костомаров, Андрузский и Посяденко показали, что Навроцкий участвовал в составлении Славянского общества, а студент Петров доносит, что Навроцкий даже разделял революционные рассуждения Гулака; сверх того он жил у Гулака и, следовательно, не мог не иметь никакого понятия о Славянском обществе

Но Навроцкий, отрекаясь от передачи Белозерскому рукописи «Закон божий», по-прежнему отозвался совершенным неведением всего, о чем его спрашивали, решительно утверждая, что будто бы он не имел ни малейшего сведения о замыслах своих товарищей. Между тем улик против Навроцкого столь много, что виновность его несомненна, и он по упорству своему в запирательстве следует первый за Гулаком.

Написал ответы студент Посяда (он же Посяденко). Подозрение на него было весьма сильное, ибо Белозерский, Костомаров и Андрузский показывают, что он принадлежал или по крайней мере усиливался принадлежать к Славянскому обществу; сам он в письмах к Гулаку и учителю Боровиковскому упоминал о каком-то обществе, наконец, в бумагах его найдено несколько черновых записок и просьб, в которых он описывал положение малороссийских крестьян в ужасном виде и выражал плач об Украине, намекая, что найдутся люди, которые готовы положить за нее жизнь свою. Андрузский изображал его ненавистником помещиков и пламенным защитником крестьян, потому что он, Посяда, сам происходит из крестьян.

Напротив того Посяда отвергает все представленные против него обвинения, он утверждает, что только слышал от Гулака, Костомарова и Навроцкого о намерении их составить Славянское общество, но сам не участвовал в оном и более ничего не знает ни об обществе, ни о действиях славянистов, что проекты просьб об угнетении крестьян он составил только потому, что лично видел это в проезд через Малороссию и не мог не сочувствовать бедствиям, а цель имел ту, чтобы представить просьбы или государю императору, или одному из министров, что бумаг этих он никому не показывал и мысли его, хотя бы они были неверные, не распространялись, что написанное в уединении и вчерне не может быть поставляемо в вину, ибо люди многое набрасывают на бумагу для себя и потом уничтожают или забывают в своих бумагах, что он, происходя из мещан, а не из крестьянского звания, никогда не думал быть защитником крестьян и не имел никакой причины ненавидеть добрых помещиков, а если негодовал в душе своей на других, то это чувство весьма естественно всякому.

При личном допросе Посяда плакал, уверяя в своей невинности и изъявляя удивление, что столь неспособного к общежитию, как он, считают участником общества и опасным человеком.

Примітки

Подається за виданням: Кирило-Мефодіївське товариство. – К.: Наукова думка, 1990 р., т. 3, с. 360 – 361.