№ 104 1847 p. березня, не пізніше 29. – Виписки з паперів заарештованого М. І. Гулака, зроблені для Миколи І
Выписки из бумаг коллежского секретаря Гулака, обращающие на себя внимание.
1. Из чернового письма Гулака к издателю Сазаво-Еммаузского евангелия Ганке «Преимущественное внимание обращал я до сих пор на правомерные отношения низших сословий как в России, так и у прочих славян, именно на рабов, невольников, холопов, крестьян, подданых и прочих как на предмет по важности и современности своей предпочтительно пред другими заслуживающий внимательного изучения». Далее Гулак просит указать ему все книги, из коих можно заимствовать сведения по означенному предмету.
2. Письмо Кулиша к Гулаку «Еще раз решаюсь убеждать Вас переехать вместо Дерпта в Петербург. Вы это должны сделать даже для пользы своей родины, ибо не добро вам быти єдину посреди немец. В Петербурге так умеют ценить всякое достоинство, что вы везде найдете себе свободную дорогу и то, что вы можете сделать здесь, никогда не будет сделано в Дерпте. Здесь между Москвою и Петербургом решаются два великие современные вопроса, а Дерпт – сбоку припека. Когда приедете сюда, то сейчас увидите, как важно и для Украины и для нас, друзей ваших, и для вас самих пребывание ваше в Петербурге. Немцы холодны к тому, от чего у нас, русских, головы трещат и сердца разрываются, и зачем же ехать в страну отвлеченных знаний вместо того, чтоб спешить принять участие в водовороте современной русской жизни? Многое, многое вы здесь узнаете, о чем писать не подобает».
3. Из письма того же Кулиша к Гулаку. Убеждая Гулака переехать в С.-Петербург, Кулиш прибавляет: «Здесь вы можете достигнуть всех своих целей еще лучше, нежели в Дерпте, а между тем можете многое сделать для литературы украинской… Во мне вы найдете здесь самого преданного вам человека и, соединивши свои силы, мы с вами приведем в исполнение многое… Еще раз говорю: подумайте. Нужно вам сказать, что Василь Михайлович может быть также сюда переедет, а в Дерпте, что вы найдете ему подобное? Не правда ли?»
4. Из письма к Гулаку Ив. Посяденка. После уведомлений об Андрузском, Навроцком и Тулубе говорит о какой-то мысли Гулака, подобной той, какая была у Навроцкого, и, упоминая о неудовольствии против Тулуба, прибавляет: «Для избежания подобных сцен я удаляюсь на время от вашего вполне христианского общества…, но дух мой никогда не удалится от него, ибо в самой глубине души моей положена мысль никому еще неведомая, вот почему прежде, чем увидел я Костомарова, душа моя принадлежала уже обществу, коего никто из вас не знает».
5. Из письма Василия Белозерского к Гулаку: «С величайшею радостью узнал я, бесценнейший Николай Иванович, что Николай Иванович утвержден магистром, но с сожалением узнал о том, что вы не заняли его места в гимназии [122]. Тогда бы для вас обоих открылась обширнейшая сфера деятельности полезной для человечества, всякая благородная цель тогда бы легче и скорее достигалась. Но и теперь, соединенные взаимной дружбой и единством идей, вы, я думаю, так много трудитесь для общественной пользы. Ваши беседы так живы, ваши предположения так дальновидны и благородны, что я многим-многим готов бы пожертвовать, чтоб хоть во сне живо почувствовать благодетельное впечатление вашей беседы…
Получаю от Кулиша часто вопросы, на которые должен отвечать. Я получил от него 5 писем. Он старается исправить меня во многом и особенно отвлечь меня от светского общества и приучить к уединению, потом к точному выполнению своего дела… Я здесь нашел нескольких благородно мыслящих людей, которые весьма были бы полезны, если бы их не одолевал страх. Само положение их поддерживает в них весьма естественно это чувство. Но я до сих пор жалею, что должен был расстаться с одним из молодых, умных и благородно действующих людей. Он был прислан из Образцового полка, но когда я с ним познакомился, то уже оканчивался срок пребывания его в Полтаве. В несколько свиданий мы довольно сблизились. Он – сын генерала и воспитывался в пажеском корпусе; его ожидает хорошая карьера. Я слышал от него дельные мысли, высказанные со скромностью человека, который только начинает учиться,… он обещал серьезнее заниматься в Петербурге, чем здесь, хоть и здесь даже у него была библиотека.
Но я должен с горестью признаться, что это единственный человек, от которого можно ожидать, что со временем он, несмотря на разного рода искушения, переведет слова в дело [123]. Большая же часть ограничивается только словами. Я полагаю, что Пантелеймон Александрович известил вас о том круге, в котором он живет и для которого он составил христианские правила».
«С тех пор как я расстался с Киевом, я ни с кем не мог поговорить о милой славянщине с такими чувствами, с какими говорил у вас».
В письме того же Белозерского к Гулаку говорится о каком-то Тарасе Григорьевиче как гениальном человеке, который способен угадывать потребности народа и даже целого века.
6. Из письма Афанасия Марковича к Гулаку: «Любовь самая горячая, какую только воображал я, да что воображал, и не воображал никогда ни в ком, к нашей любезной, к нашей плачевной родине поразила меня до глубины души. Как? Любить так, как вы любите? Не как предмет вашей жизни и занятий, безинтересно, безкорыстно, с верою и надеждою? Да кто, скажите, кто так любит или любил когда Малороссию? Я люблю сироту, но боже мой! Сколько к моей любви примешано нечистого эгоизма. На этот раз скажу что-нибудь про свою любовь, чтобы сравнением низким еще более возвысить вашу. Стыдно мне говорить, страшно вам будет услышать, но я вот что скажу: если б я почему-то ни было не имел возможности сам быть действователем, оратаем родной земли, я не ручаюсь тогда за свои чувства.
Когда говорю о сиротствующей матери нашей и плачу с кем о ней – всегда помню, что мои слезы, что мой разговор высоки и благородны. Вы понимаете, чего стоит, какой любви Родина наша; понимаете, потому что любите ее возвышеннейшею в свете любовью; в разливе своего неограниченного чувства вы надеетесь и ждете от нас больше, чем мы можем сделать для нашей Родины. Не хочу называть лиц других, а укажу только на себя, на которого вы надеетесь як на передні воли.
О Василии Михайловиче Белозерском вы пишете так, как он заслуживает, т. е. более чем даже с почтением и любовью, с идолопоклонством! Действительно это сердце удивительное… Слава богу, избравшему его для нас путеводною звездою к Вифлеему».
7. Из письма жительствующего в Елисаветграде Петра Ашанина к Гулаку: «Неужели вы предполагаете меня способным мечтать соделаться когда-нибудь великим или завоевателем, или монархом? Нет, дорогой брат, таких людей, которые возвышались на высокую степень славы из ничего, было мало, и они были большею частию гении, каждый в своем роде».
8. Большая тетрадь, в которой изложены отношения разных лиц и сословий в древние времена у славянских племен. Здесь обращают на себя внимание выводы его о начале крепостного состояния в России. Он говорит: «Отношения челяди к господину своему, опираясь единственно на патриархальности нравов, должны были вместе с упадком древней простоты совершенно измениться; из клиентов они мало-помалу сделались крепостными, а местами (например в России) совершенными рабами. Много способствовало к этому сближение славян с немцами и греками, беспрестанные распри между славянами придали не свойственную им прежде одичалость. С военнопленными начали они поступать сурово, бесчеловечно, делились ими при разделе добычи как скотом, разлучая сына от отца, жену от мужа, пересылали их целыми толпами из первобытных жилищ своих и принуждали к самым трудным земледельческим работам».
«Этим однако ж не ограничивалось варварство предков наших; гнусный торг невольниками сделался у нас всеобщим обыкновением; вся Европа, но еще более Восток наполнился славянскими рабами так, что имя славянина у всех европейских народов сделалось однозначущим со словом раба. Целые корабли, нагруженные невольниками, отправлялись вниз по Дунаю в Константинополь; о цветущем состоянии этой торговли в России свидетельствуют договоры Олега и Игоря с греками.
9. Тетрадь под заглавием «Рассуждение о поземельной собственности в Малороссии, писанное частным образом для какой-то особы 1778 г.» [125]. В этой тетради по случаю пожалования императрицею Екатериною II поместьев разным вельможам в Малороссии доказывает, что прежний государи подтвердили вольность малороссиян, дарованную им еще гетьманами и польскими королями. Это старое сочинение, но оно показывает предмет занятий Гулака.
Помітка Л. В. Дубельта: Его величество изволил читать.
29 марта 1847 г.
Генерал-лейтенант Дубельт.
Ч. II, арк. 1 – 7. Оригінал.
Примітки
122. Йдеться про обрання М. І. Костомарова ад’юнктом російської історії Київського університету та про вакантну посаду учителя 1-ї Київської гімназії, яку він займав до серпня 1846 р.
123. Йдеться про офіцера М. X. Бушена, який не був членом товариства.
125. У зазначеному документі йдеться про соціальні відносини, що існували на Україні до і після Переяславської ради 1654 р. Розглядаючи статті Литовського статуту, що гарантували привілегії польських феодалів на Україні, автор показує, як замість статей статуту почали запроваджуватися закони самодержавної Росії – скасування гетьманського правління, урівняння старшини у правах з російським дворянством, грабування українських земель російськими вельможами тощо. – Ч. 2, арк. 89 – 96. Відпуск. Не публікується.
Подається за виданням: Кирило-Мефодіївське товариство. – К.: Наукова думка, 1990 р., т. 1, с. 91 – 93.