№ 11 1847 р. квітня 13. – Висновки ІІІ відділення про свідчення, дані в Києві І. Я. Пасядою, і зміст паперів, відібраних під час його арешту.

О бумагах и показании студента Посяденко

От генерал-адъютанта Бибикова получены бумаги, отобранные у студента Университета св. Владимира Посяденко, и показание, снятое с него в Киеве.

Из бумаг его замечательны следующие:

1. Записка на малороссийском наречии такого смысла: «Надобно бы подумать, не лучше ли нам (малороссиянам) пристать к Польше, только как бы еще хуже не было и чтобы нам вовсе не погибнуть; но будем надеяться на бога, помышлять о нашей матери Малороссии и за нее прольем нашу казацкую кровь.

2. Черновая просьба на имя государя императора, в двух пунктах:

а) «Кто скажет, что в твоем царстве живут только те, кои подрывают его в самом корне; кто скажет, что в земле русской одни убийцы, одни грабители, кто осмелится выразить, что нет в нем людей, пламенно любящих свое отечество».

в) «Не странно ли, что народ, живя на такой благодатной земле, какова Украйна, не наслаждается почти никакими ее благами, почти не знает их? Значит ли это пользоваться дарами, кои доставляет ему сама природа, когда все вырвано из рук крестьян наглыми помещиками даже в то самое время, когда тот с жадностию хотел вкусить их».

3. Две черновых бумаги, на которых написана просьба к его высокопревосходительству, без означения кому именно. В этой просьбе Посяденко описывает мнимые бедствия Малороссии и плачь ее жителей.

Вот некоторые места: «Куда не пойдешь, куда ни посмотришь (в Малороссии) – везде плачь, везде вздохи, невольно скажешь: «Ой як тяжко, ой як важко на сім світі жити!» Мысль – это единственное утешение или, лучше, – безутешность; она показывает, что и прежде было нелегко жить на свете; и как будущее вытекает из настоящего, то и надежды даже нет на лучшее. Две ужасные крайности теперь в Украине: малодушие и отчаяние. Малодушие есть следствие великосердия: переносил казак все великодушно, когда ему еще светила надежда, но когда и это последнее утешение в скорбях наших скрылось, тогда самый сильный впал в отчаяние или малодушие. Плачь, Украина, плачь, твои слезы да будут твоим утешением… Бедная страна, тебя оставили все твои сыны, тебе изменили все люди, могущие облегчить твои страдания… Но кто скажет чтобы не было и тех, кои всегда готовы помочь тебе, любезная страна моя? Есть и такие, кои готовы положить за тебя самую жизнь свою».

4. Черновое письмо к учителю Полтавской гимназии Боровиковскому:

«В Киеве будет основание общества, которое без сомнения, может распространиться быстро, которое на первый раз внесет известную сумму; следовательно, общество будет иметь свои деньги; на эти деньги будут печататься наши произведения, иначе печатать у нас – значит разоряться человеку. Члены общества должны всеми мерами заботиться о том, чтобы составить (хоть на первый раз) довольно краткую, смотря по возможности, «Историю» на своем языке; для этого будет служить недавно (1846 г.) вышедшая Кулишева «[Повесть] об украинском народе» (на русском), через Метелицкого выпросить у Иннокентия «Священную историю» на малороссийском, напечатать и приступить к составлению всеобщей истории на малороссийском языке.

Общество, приступив к напечатанию составленного и переведенного им сочинения, должно распространять, по возможности, круг читателей и, следовательно, самое образование в духе этом. Каждый член руководствуется любовью к отчизне; все старание будет приложено к тому, чтобы разделять это горе и святое служение. На первый раз мы ввиду имеем 15 человек. Без сомнения, мы на Полтаву больше еще надеемся, чем на Киев; Чернигов со своей стороны не откажется быть братом; он еще выше пойдет в деле этом. Самая Москва изъявит нам свое внимание, как уже видно из того, что Бодянский так горячо принялся за это, да и всякий малороссиянин, если только он не убил в себе того благородства, нравственности и народности, никогда не откажется помогать в деле общем. Вот вам в немногих словах о заботах наших».

Другой листок, принадлежащий к тому же письму, написан весьма неразборчиво, но видно, что и здесь говорится об упомянутом же обществе, о том, что для восстановления народности и распространения просвещения в Малороссии признается удобным средством положить возможную сумму денег и составить общий капитал.

В показании своем Посяденко все вышеупомянутые бумаги объясняет в благовидном смысле. По его словам, первая записка о предположении малороссиян пристать к Польше есть отрывок из рассказа, который он предполагал написать, и относится до того времени, когда в летописях говорится о соединении Литвы и Южной Руси с Польшею; в черновой просьбе к государю императору он поместил заметки свои, сделанные им в проезд через Полтавскую губ., на счет крестьянского быта; письмо к его высокопревосходительству об угнетениях и плаче малороссиян он желал когда-то подать одному из министров; письмо к учителю Боровиковскому относится только до трудов по составлению малороссийского словаря и грамматики; о 15 же человеках, желающих внести деньги, упоминал без всякого основания, как часто бывает в письмах, и притом не говорил, что это есть, а только, что могло быть.

Наконец, Посяденко отзывается совершенным незнанием о Славянском обществе, утверждая, что если он и был знаком с Гулаком и Навроцким, то имел с ними разговоры об одних науках или о предметах обыкновенных.

Сам Посяденко не доставлен в С.-Петербург; вероятно, в Киеве основались на его показании и недовольно вникли в вышеобъясненные бумаги его.

13 апреля 1847 г.

Ч. IX, арк. 5 – 10. Оригінал.

Примітки

Подається за виданням: Кирило-Мефодіївське товариство. – К.: Наукова думка, 1990 р., т. 3, с. 23 – 24.