№ 19 1847 р. квітня 30. – Протокол допиту І. Я. Пасяди в ІІІ відділенні
Вопросы, предложенные студенту Посяде (он же Посяденко), и ответы его
Апреля 30 дня 1847 г.
1. Из какого состояния вы происходите, сколько вам от роду лет и где воспитывались?
Я из мещан, имею теперь 22 или 23 года и воспитывался в Полтавской гимназии.
2. Против вас имеются показания, что вы участвовали в замыслах Славянского общества св. Кирилла и Мефодия, принадлежа к малороссийской партии. Объясните подробно: когда и кем было учреждено это общество?
Я, как свободное лицо, не участвовал в замыслах Славянского общества и, хотя малороссиянин, однако серьезно о самостоятельности Малороссии никогда не думал. Не знал наверно существует ли общество или нет, хотя часто слыхал, что Костомаров им бредил. Не стараясь узнать, что это за общество, я тем менее могу сказать, когда и кем оно учреждено.
3. Кем сочинены и в чем именно состояли – устав и правила Славянского общества; не было ли у вас и у кого еще находились экземпляры этого устава?
Кем сочинены и в чем состояли уставы и правила также решительно об этом ничего не знаю и не видел никогда ни одного экземпляра.
4. Не было ли у вас тетради, называемой: «Закон божий» с возмутительными воззваниями в конце, и кто распространял экземпляры оной?
Не было вовсе и тем более не знаю, кто распространял их.
5. Не имели ли знаков общества: кольца или образа во имя св. Кирилла и Мефодия и кто другие имели у себя подобные знаки?
Не считая себя членом никакого тайного общества, я не старался иметь никакого знака оного и не помнится, чтобы у кого-либо другого видел это.
6. В чем состояли подробности предположений славянистов, каким образом надеялись они соединить славянские племена, восстановить самобытность каждого племени и особенно Малороссии. Правда ли, что ваша собственная задушевная мысль и молитва была – восстановить Малороссию?
Никогда не думая о соединении славян и не принадлежа к числу славянистов, я не могу ни одного слова сказать, как именно они думали об этом; никогда не рас[с]прашивал у них о славянах, не читал решительно ничего о том, в каком положении они и т. п. А если я и говорил что-либо о Малороссии, то это не шло нисколько к ее самобытности; скорее я у других мог слышать об этом, чем от меня другие: ибо я так Малороссию знаю, что о самобытности ее и думать не был в состоянии.
7. Какие замыслы были против настоящего образа правления в России и какое правление предполагалось ввести в Малороссии и вообще в славянских землях?
Так как в душе моей никогда не зарождалось мысли о политике и как я никогда еще не задавал себе вопроса о правлении, то и не могу ничего сказать об этом.
8. Каким образом славянисты предполагали распространять образование между крестьянами и тем приготовлять народ к восстанию?
Нет ни одного данного у меня на счет этого.
9. Правда ли, что вы предполагали сначала учредить народных учителей для шляхты и обращать последних в православие, вызываясь быть исполнителем по этому предмету, что вы для приведения этого вопроса в ясность, отправляясь в с. Коростышев, намеревались объехать Киевскую и Подольскую губ.?
Для меня вопрос этот странен, и если бы действительно он был в настоящем виде, то мне лестно было бы отвечать на него, но я ничего о том, что мог думать, никому не говорил, и если бы было что-либо серьезное, то и не сказал бы, а в таком виде, как он написан, он не имеет никакого достоинства, можно пошутить и посмеяться, о чем и сам Андрузский скажет после. А что я просился в Коростышев для лечения по методу Присница, то об этом есть формальная бумага, состоявшаяся по свидетельству доктора с разрешения г-на попечителя.
10. Действительно ли, что вы, желая во что бы то ни стало облегчить быт простого народа, ненавидели дворян, почитая нас виновниками всего худого, ненавидели и монархизм, как бы потворствующий дворянам?
Видя местное угнетение, я не мог, как христианин, не скорбеть об их участи, но далек от того, чтобы подумать со своей стороны о каких-нибудь непозволительных мерах. Не имею никакого повода ненавидеть дворян и могу указать много примеров, совершенно противоречащих этому. Что же касается до монархизма, который по моему никогда никому не потворствовал, то тот, кто человек религиозный в душе (а не по форме), никогда иначе не мыслит правления, как только монархическое: ибо идея единства, а не множества положена в основании не только человеческой природы, но и всей вселенной.
11. Кто и в каком духе хотел сочинять для простого народа книги; кто собирал деньги для этих целей и не предназначались ли деньги для каких-либо других преступных целей?
Об этом ничего не ведаю.
12. Не было ли предположений действовать оружием и если было, то когда и каким образом намерены были употребить это средство?
Пока малороссияне будут християне, т. е. пока они не забудут бога (а этого никогда между сим народом быть не может), до тех пор о таком варварстве они и подумать не в состоянии.
13. Правда ли, что вы спрашивали Андрузского: «Пошел ли бы он теперь на русских?» и когда Андрузский отвечал: «В их землю на них не пошел бы, а на родине – не ручаюсь», то вы тихо улыбнулись и заговорили о Хмельницком. В чем состоял тогда разговор ваш и с какою целью вы сделали означенный вопрос?
Об этом разговоре обстоятельно не помню, а если бы и действительно я говорил ему так, как показано в вопросе, то мысль о Хмельницком, которого я понимал иначе, чем другие, показывает мой образ мыслей, который еще нигде почти серьезно не проявлялся. Хмельницкий, по-моему, понимал хорошо этот народ и потому братски соединил его с Россиею. Хмельницкий заслуживает в моем сердце величайшую благодарность, ибо он своим соединением сохранил, а не погубил народ украинский.
14. Кто из приверженцев славянства наиболее действовал, склонял и возбуждал к преступным замыслам, и не было ли одного, который всем руководит?
Далек от такой преступной мысли и едва ли можно подумать, чтобы кто серьезно в настоящее время сказал об этом одно слово.
15. Опишите подробно все действия Гулака, Костомарова, Белозерского, Навроцкого, Марковича, Шевченко, Кулиша, Андрузского, помещика Савича, бывшего профессора Чижова и других вам известных лиц, каждого особенно и о каждом все, что знаете, в отношении к замыслам славянистов? Точно ли Костомаров, Гулак и Навроцкий после пасхи 1846 г. говорили о составлении Славянского общества и обещали вас принять в члены?
Подробно описать этих людей я не в состоянии, даже по имени не все они мне известны; более других знаю я Андрузского, который если и писал иногда стихи или что-либо другое, то и сам не понимал зачем это.
Что касается до последнего пункта, то я слыхал у них о предположении основать какое-нибудь общество – сколько помнится, после пасхи, а может быть, еще и прежде, ибо мысль об обществе так была мне чужда, что я едва мог теперь только припомнить себе их разговор.
16. С какою целью составлена находившаяся в ваших бумагах записка на малороссийском языке, в которой сказано, что надобно подумать, не пристать ли к Польше, и в которой далее говорится: «за Малороссию прольем нашу кровь». Не было ли каких предположений ваших или Славянского общества, вследствии коих это было написано?
Об этой записке мне лестно поговорить здесь: ибо она делом подтверждает мой образ мыслей. Она есть продолжение написанной на своем языке повести о народе южнорусском, начиная с княжеств до самого соединения Малороссии с Великою Русью. Впрочем, как вижу, что этот вопрос не прямой и составлен не из самой записки и не знаю, по какому поводу: ибо в записке после того, как дума шла о соединении с Польшею, описывается соединение с Россиею: «Ненько наша, ненько, що буде, то буде, а вже пристанемо до тітки (России), будем її (тітку – это ясно) поважать і за неї, як і за тебе, козацьку кров проливати».
17. Для чего составлена вами черновая просьба на высочайшее имя, в которой вы между прочим писали: «Значит ли пользоваться дарами, кои доставляет сама природа, когда все вырвано из рук крестьян наглыми помещиками» и проч[ее]. Отчего вы получили такую ненависть к помещикам и такое превратное понятие о положении крестьян?
Я не объясню (ибо не все объяснить можно, что глубоко таится в сердце человека и что приходит как бы с иного мира, даже часто против воли нашей), почему душа моя возносилась к душе государя императора и ему хотела бы открыть, что иногда бывает в его государстве. Мне жаль, что потерялось целое письмо, из нескольких пунктов составленное и адресованное на высочайшее имя. Болезнь задушила во мне желание отослать его. Что же касается до того, что там говорится: «Значит ли и т. д.», – то это есть действительно впечатление резкое, но оно только впечатление, а впечатления быстро могут изменяться. Впрочем, и то правда, что такие помещики, как Чичиков, Собакевич, Ноздрев и другие герои Гоголя, суть чисто малороссийские, и от них немного пользы для государства, но я и их не имею причины ненавидеть.
18. К кому вы намеревались представить просьбы, написанные вами вчерне, в которых описываете, будто-бы в Малороссии, «везде плачь, вздохи», а потом говорите: «Плачь Украина, плачь, твои слезы да будут твоим утешением… Но кто скажет, чтоб не было и тех, кои всегда готовы помочь тебе? Есть и такие, кои готовы положить за тебя самую жизнь свою». Какими путями дошли вы до столь ложных понятий о Малороссии, для чего в таком ужасном виде описываете ее? Поименуйте тех, которые готовы положить за нее жизнь свою и не составляли ли вы подобные описания для того, чтобы, возбуждая в простом народе неудовольствие к правительству, приготовлять восстание?
Просьба, написанная вчерне мною, есть когда-то бывшее желание адресовать на имя какого-нибудь министра или же другим каким-нибудь путем официально объявить, что делает иногда Арандаренко (управляющий Полтавскою палатою государственных имуществ) в Полтавской губ. Я сам не крестьянин и не состою и отец мой не состоит в его ведомстве, но мне было тяжело видеть и слышать о его действиях. Притом, это также начерно, а набело это было бы все обсуждено, разработано. Чего иногда про себя не скажет человек, но что говорит сегодня, то завтра может получить вид другой, опыт может доставить ему бездну новых материалов и навести на мысль, часто совершенно противоположную. Что же касается до того, что там говорится о помощи, то горю другого можно помогать, разделяя душевно его со своими ближними и еще более – что долг требует сказать об этом высшему. На другие пункты сего вопроса я не считаю долгом говорить что-либо, ибо все это в высшей степени чуждо души моей.
19. О каком обществе писали вы к учителю Боровиковскому, какие книги и с какою целью предполагалось издавать? Для одних ли книг собирались деньги и не было ли тут других политических намерений; не описывали ли вы Боровиковскому действия Славянского общества? Не участвовал ли в этом обществе сам Боровиковский и профессор Бодянский, если участвовали, то подробно опишите их действия, а также вообще объясните все содержание писем ваших к Боровиковскому.
Проездом я виделся с Боровиковским, который говорил мне, что от г-на министра народного просвещения есть повеление собирать областные слова и отсылать их в Академию; вот посему-то я занимаюсь, говорит, составлением краткого словаря малороссийского. Я об этом сказал Костомарову и адъюнкт-профессору Костырю, который просил меня написать к нему, чтобы он выслал хотя несколько тетрадей; я ему писал, но он отвечал, что пошлет в С.-Петербург и что он напечатал бы, но денег не имеет. Посему-то я просил товарищей, чтобы сложиться и помочь ему и предполагал назвать это обществом; но на другой день я видел, что на бумаге написал вздор, что предложение мое бог весть какой вид получило, и я начисто написал иначе, именно: что как-нибудь соберем складку и можно будет тогда напечатать не только лексикон, но и другие книги, нужные к образованию языка, и в письме просил его совета, как он думает об этом? И как знал, что немного денег собрать можно, то и говорил ему, что в Киеве печатать нельзя, ибо дорого слишком обходится. О Бодянском я знал только по слуху.
20. В письмах к Гулаку вы говорили о какой-то мысли Гулака, подобной той, какая была у Навроцкого и, упоминая о неудовольствии против Тулуба, присовокупили: «Для избежания подобных сцен я удаляюсь, на время, от вашего вполне христианского общества… Но дух мой никогда не удалится от него, ибо в самой глубине души моей положена мысль, никому еще неведомая. Вот почему прежде, чем увидел я Костомарова, душа моя принадлежала уже обществу, коего никто из вас не знает». Объясните смысл этого письма, о каком обществе вы говорите и к какому вы принадлежали?
Смысл письма моего таков, что я, хотя считал их людьми добрыми, однако по своей природе не мог быть в близком сношении с ними, да и не только с ними, но и ни с кем я не способен был заводить близкое знакомство, и потому-то пишу, что удаляюсь от вашего общества. В то время, кажется, они предполагали или по крайней мере говорили о том, что не худо бы составить им какое-нибудь общество славянское и я, опасаясь, чтобы и меня не причислили к нему, говорил им, что прежде чем увидел Костомарова, о коем они часто говорили, я принадлежал к такому обществу, о коем они и не предполагали, обществу, где два или три во имя Христово, ибо я всегда настроен был к уединению. Все прочее не имеет смысла, да и все письмо в словах иногда противоречит. Да и за каждое слово ответить не в состоянии, ибо часто вырвется такое, по которому, если делать заключение, то оно будет противоречить общей мысли.
21. Правда ли, что Андрузский читал вам свои возмутительные стихи и проекты о введении в России или ограниченного монархического, или республиканского правления, если правда, то почему вы не донесли об этом начальству?
Возмутительных стихов мне Андрузский не читал, и не думаю, чтобы он мог составить с известною целью какой-нибудь проект. Если же он и написал что-либо, то это было одно детство, одна шалость, тем менее можно было доносить на дитя, которое само не знает, что и как делает.
22. Не известно ли вам, сверх предложенного в предыдущих вопросах, еще что-либо о славянистах, их тайном обществе и замыслах?
Кроме сказанного мною, могу еще и считаю нужным сказать следующее: совесть свидетельствует и богу известно, что в душе моей никогда серьезно не таилось что-либо противное правительству, о коем я имел свое понятие, никому не открываемое: ибо сфера моей до сих пор жизни сосредоточивалась то горем и скорбию внутри – в душе, то болезнью в теле, болезнью, которая давно уже копает мне могилу. И странно для человека отвечать на то, что было благородно в его душе, но в мире внешнем оно давало какое-то подозрение; для меня это и слишком странно, но я не скорблю, ибо человек был всегда человеком, и я никого не обвиняю, ибо думаю, что это нужно, что все, что делается, имеет не подозреваемую нами цель, ведет к лучшему. Если я сказал что-либо или же написал мысль странную, то это было или без всякой цели, или же с особенною целью, ибо задача моей жизни – знать сколько можно человека, а политика не имела места в голове моей. Об этих людях также не могу ничего худого сказать, ибо не имел возможности узнать их, если же что-либо и слыхал, то считал это шуткою или же болтовнею людей светских. Впрочем, если кто хочет меня обвинять в чем-либо и обвинять серьезно, то я готов слушать такие обвинения и попрошу у него объяснения.
Студент Иван Пасяда
Ч. IX, арк. 19 – 29. Оригінал.
Опубл.: Збірник пам’яти Тараса Шевченка. – С. 219 – 225.
Примітки
Подається за виданням: Кирило-Мефодіївське товариство. – К.: Наукова думка, 1990 р., т. 3, с. 28 – 33.