Апреля 18

Препровождены к киевскому военному губернатору копии с двух писем служащего в его канцелярии чиновника Ригельмана, кои найдены в бумагах Кулиша и наводят сомнение, что и означенный чиновник должен принадлежать к Славянскому обществу, с тем чтобы уведомил, какое распоряжение будет сделано и что откроется относительно Ригельмана.

Господин шеф жандармов, сообщив генерал-адъютанту Бибикову, что правитель его канцелярии Писарев может отправиться с ним в Киев, просил объявить Писареву благодарность за труды, понесенные им при производстве в III отделении исследования о Славянском обществе.

По высочайшему повелению поручик Новоархангельского уланского полка Ашанин, как совершенно оправдавшийся в том сомнении, которое на него упадало, освобожден из-под ареста, и военному министру сообщено как всемилостивейшее пожалование ему годового жалования, так и об обратном отправлении его, с тем чтобы означенный случай не имел для него ни малейших неприятных последствий по службе.

Адъюнкту Костомарову предложены 15 дополнительных вопросов, извлеченных из бумаг его и писем других лиц, кои представляют сильнейшие улики, что он был не только участвующим, но одним из главных действователей в Славянском обществе.

От генерал-адъютанта Бибикова получены показания, снятые в Киеве с студента Посяденка и бывшего студента Марковича, равно и бумаги последнего.

Посяденко, в дополнение прежнего показания своего, объясняет, что Костомаров еще после пасхи 1846 г. говорил ему о предположении составить общество в духе славянском и читал несколько проектов вроде устава; что через несколько дней после того у того же Костомарова Гулак и Навроцкий, рассуждая о предполагавшемся обществе, говорили, что должно назвать его обществом св. Кирилла и Мефодия и придумать какой-либо символ. По этому предмету включен новый вопрос в предложенные Костомарову вопросы.

Маркович в показании своем ни в чем не сознался, объясняя только, что он был знаком с Гулаком, Кулишом, Навроцким и у них встречал Костомарова, Белозерского, Посяденку и других, но разговоры их относились до одних наук и обыкновенных предметов жизни, кроме того, что иногда рассуждали о положении крепостных людей, необходимости эмансипации их, образовании крестьян, издании для народа чтения и учебников и что для последнего был сделан небольшой денежный сбор.

В бумагах Маркевича же находятся письмо Гулака и несколько писем Кулиша и Белозерского, наполненных теми намеками на замыслы, кои проявляются во всех их письмах, и тетрадка стихов возмутительного содержания.

Сверх сего обращают на себя внимание два новые лица: Тарновский (помещик Киевской губернии) и Затыркевич (чиновник Полтавской уголовной палаты).

Гулак, между прочим, писал к Марковичу, что Тарновский «составил превосходную статью о крестьянстве в Малороссии, выразив постепенный переход из вольного состояния в безусловное рабство, прежние патриархальные отношения помещиков и подданных и унижающие картины современного изуверства».

Затыркевич в письме к Марковичу, говоря, что прежде всего надобно привести частные интересы Малороссии в соприкосновенность с общими интересами человечества, продолжает: «Различиям гражданских состояний приписывается столько важности, что равенство всех людей в идее человека, перед которым все политические различия исчезают, как величины бесконечно малые, равные нулю, не признается; звание дворянина или чин (хотя бы коллежского регистратора) ставится выше человеческого достоинства, отсюда весьма естественно происходят и самовластие людей высшего класса и рабство низшего. В этом отношении религия может дать все, чего не достает теперь; она не дает людям исключительного господства, не допускает ни тирании, ни рабства. Прежде всего следует пробудить в человеке сознание человеческого достоинства, тогда они соединятся между собой для стремления к общей цели».

В бумагах Марковича замечательны еще письма сестры его, по мужу фон Кирхштейн. Называя брата своего славянофилом и опровергая его мнение, она весьма умно доказывает грубость и непристойность стихов Шевченки, ничтожность языка малороссийского, говорит, что гораздо лучше писать на языке русском, как более образованном, и что патриотизм она разумеет в любви не к одной какой-либо губернии, а к целому государству. Письма г-жи фон Кирхштейн отличаются умом, правильностью суждений и истинным русским патриотизмом.

Маркович оставлен в Киеве под присмотром, в ожидании дальнейших приказаний. Сверх вышеобъясненных собственных его бумаг и в бумагах других лиц находится много обстоятельств, доказывающих значительную прикосновенность Марковича к делу о Славянском обществе.

Во 2 часу пополудни доставлен из Варшавы бывший учитель Полтавского кадетского корпуса Белозерский, и тотчас приступлено было к рассмотрению его бумаг.

В этих бумагах не оказалось ничего важного и сомнительного. Незначительность их объясняется тем, что все важные бумаги Белозерского уже захвачены были прежде в числе бумаг Кулиша, жившего с ним в Варшаве на одной квартире, и если бы у него оставались бумаги преступного содержания, то он мог уничтожить их тотчас после арестования Кулиша.

При первоначальном словесном допросе Белозерского, хотя он объяснялся не совершенно искренно и в общих выражениях, но не доказал и упорного запирательства, так что при дальнейших убеждениях, быть может, он доведен будет до сознания.

Для ускорения прекращения ареста поручика Бушена, прежде полного допроса Белозерскому, предложен был ему один только письменный вопрос насчет Бушена и потом обоим им дана очная ставка.

В показании и на очной ставке Белозерский объяснил, что он в письме своем к Гулаку называл Бушена умным и благородно действующим молодым человеком, упоминал, что слышал от него дельные мысли и что он единственный человек, от которого можно ожидать, что со временем переведет слова в дело, только потому, что Бушен действительно казался ему офицером умным, занимающимся дельными предметами и что между ними, кроме разговоров общих или относящихся до наук решительно никаких не было. То же самое подтвердил и Бушен. В этом случае Белозерский объяснялся столь искренно и показал столько сожаления о положении, в которое он своим письмом, необдуманно написанным, ввел Бушена, что в невинности сего последнего невозможно сомневаться.

Примітки

Подається за виданням: Кирило-Мефодіївське товариство. – К.: Наукова думка, 1990 р., т. 3, с. 350 – 352.