1

Тарас Шевченко

Великий Торвальдсен начал свое блестящее артистическое поприще вырезыванием орнаментов и тритонов с рыбьими хвостами для тупоносых копенгагенских кораблей. Герой мой тоже, хотя и не так блестящее, но тем не менее артистическое поприще начал растиранием охры и мумии в жерновах и крашеньем полов, крыш и заборов. Безотрадное, безнадежное начало начинание. Да и много ли вас, счастливцев гениев гениев-художников, которые [иначе] начинали? Весьма и весьма немного. В Голландии, например, во время самого блестящего золотого ее периода Остаде, Бергем, Теньер и целая толпа знаменитых художников (кроме Рубенса и Ван-Дейка) в лохмотьях начинали и кончали свое поприще великое поприще. Несправедливо было бы указывать на одну только меркантильную Голландию.

Разверните Вазари и там увидите то же самое, если не хуже. Я называ[ю] говорю потому хуже, что тогда даже политика перво[священников] наместников святого Петра требовала изящной декорации для ослепления толпы и затмения еретического учения Виклефа и Гуса, уже начинавшего воспитывать неустрашимого доминиканца Лютера. И тогда, говорю, когда Лев X и Леон II спохватились и сыпали золото маляру встречному и поперечному маляру и каменщику, и в то время золотое время умирали великие художники с голоду, как, например, Корреджио и Цампиери. И так случалося (к несчастию, весьма нередко) всегда и везде, куда только проникало божественное животворящее искусство!

[Случается] и [в] наш девятнадцатый просвещенный век, век филантропии и всего клонящего[ся] к пользе человечества, при всех своих средствах о[т]странить и укрыть жертвы

Карающей богине обреченной.

За что же, вопрос, этим олицетворенным ангелам, этим представителям живой добродетели на земле, выпадает почти всегда такая печальная, такая горькая доля? Вероятно, за то, что они ангелы во плоти.

Эти рассуждения однако ж, [2 нрзб.] ведут только к тому, что отдаляют от читателя предмет, который я намерен ему представить как на ладони.

Летние ночи в Петербурге я почти всегда проводил на улице или где-нибудь на островах, но чаще всего на академической набережной. Особенно мне нравилось это место, когда Нева спокойна и, как гигантское зеркало, отражает в себе со всеми подробностями величественный портик Румянцовского музея, угол сената и красные занавеси в доме графини Лаваль. В зимние длинные ночи этот дом освещался внутри, и красные занавеси как огонь горели на темном фоне, и мне всегда досадно было, что Нева покрыта льдом и снегом и освещение декорация теряет свой настоящий эффект.

Любил я также летом встречать восход солнца на Троицком мосту. Чудная, величественная картина!

В истинно художественном произведении есть что-то обаятельное, прекраснее самой природы, – это возвышенная душа художника, это божественное творчество. Зато бывают и в природе такие чудные явления, кото[рые] перед которыми бледнеет великаякарти[на] перед которыми поэт-художник падает ниц и только благодарит Творца за сладкие, душу чарующие мгновения.

Я часто любовался пейзажами Щедрина, и в особенности его пленяла меня его небольшая картина «Портичи перед закатом солнца». Очаровательное произведение! Но оно меня никогда не очаровывало так, как вид перед восх[одом] с Троицкого моста на Выборгскую сторону с Троицкого моста на Выборгскую сторону перед появлением солнца.

Однажды, насладившись вполне этою нерукотворенною картиною, я прошел в Летний сад отдохнуть. Я всегда, когда мне случалося бывать в Летнем саду, не останавливался ни в одной аллее, украшенной мраморными статуями: на меня эти статуи делали самое дурное впечатление, особенно уродливый Сатурн, пожирающий такое же, как и сам, уродливое свое дитя. Я проходил всегда мимо этих неуклюжих богинь и богов и садился отдохнуть на берегу озера и любовался прекрасною гранитною вазою и величественною архитектурою Михайловского замка.

Приближаясь к тому месту, где большую аллею пересекает поперечная аллея и где в кругу богинь и богов Сатурн пожирает свое дитя, я чуть было не наткнулся на живого человека в тиковом грязном халате, сидящего на ведре, как раз против Сатурна.

Я остановился. Мальчик (потому что это, действительно, был мальчик лет четырнадцати или пятнадцати) оглянулся и начал что-то прятать за пазуху. Я подошел к нему ближе и спросил, что он здесь делает.

– Я ничего не делаю, – отвечал он застенчиво. – Иду на работу, да по дороге в сад зашел. – И, немного помолчав, прибавил: – Я рисовал.

– Покажи, что ты рисовал. – И он вынул из-за пазухи четвертку серой писчей бумаги и робко подал мне. На четвертке был назначен довольно верно контур Сатурна.

Долго я держал рисунок в руках и любовался запачканным лицом автора. В неправильном и худощавом лице его было что-то привлекательное, особенно в глазах, умных и кротких, как у девочки.

– Ты часто ходишь сюда рисовать? – спросил я его.

– Каждое воскресенье. А если по дороге, – отвечал он. – А если по дороге, – отвечал он. – А если близко где работаем, то и в будни захожу.

– Ты учишься малярному мастерству?

– И живописному, – прибавил он.

– У кого же ты находишься в ученьи?

– У комнатного живописца Ширяева.

Я хотел расспросить его подробнее, он но он взял в одну руку ведро с желтой краской, а в другую желтую же обтертую большую кисть и хотел идти.

– Куда ты торопишься?

– На работу. Я и то уж опоздал, хозяин придет, так достанется мне.

– Зайди ко мне в воскресенье поутру, и если есть у тебя какие-нибудь рисунки своей работы, то принеси мне показать.

– Хорошо, я приду; только где вы живете?

Я записал ему адрес на его же рисунке, и мы расстались. В воскресенье поутру рано я возвратился из всенощной своей прогулки, и в коридоре перед № моей квартиры встретил меня мой новый знакомый, уже не в тиковом грязном халате, а в чем-то похожем на сертук коричневого цвета, с большим свертком бумаги в руке. Я поздоровался с ним и протянул ему руку; он бросился к руке и хотел поцеловать. Я отдернул руку: меня сконфузило его намерение [?] раболепие. Мы Я молча вошел в квартиру, а он остался в коридоре. Я снял сертук, надел свер[ху] надел блузу, закурил сигару, сижу и дожидаю а его все еще нет в комнате. Я вышел в коридор, смотрю, приятеля моего как не бывало. Я сошел вниз, спрашиваю дворника: не видал такого? «Видел, – говорит, – малого с бумагами в руке, выбежал на улицу». Я на улицу – и след простыл. Мне стало грустно, как будто я потерял что-то дорогое мне.

Скучал я до следующего воскресенья и никак не мог придумать, что бы такое значил внезапный побег моего приятеля. Дождавшись воскресенья, я во втором часу ночи пошел на Троицкий мост и, полюбовавшись восходом солнца, пошел в Летний сад, обошел все аллеи – нет моего приятеля. Хотел было уже идти домой, да вспомнил Аполлона Бельведерского, стоящего т. е. пародию на Бельведерского бога, стоящего особнячком у самой Мойки. Я туда. А приятель мой [тут] как тут. Увидя меня, он бросил рисовать и покраснел до ушей, как ребенок, пойманный за кражею варенья. Я взял его за руку дрожащую руку и, как преступника, повел в павильон. И мимоходом велел трактирному заспанному гарсону принести чаю. Как умел, обласкал моего приятеля, и когда он пришел в себя, я спросил его, зачем он убежал из коридора.

– Вы на меня рассердились. И я испугался, – отвечал он.

– И не думал я на тебя сердиться, – сказал я ему. – Но мне неприятно было твое унижение. Собака только руки лижет, а человек этого не должен делать. – Это сильное выражение так подействовало на моего приятеля, что он опять было схватил мою руку.

Я рассмеялся, а он покраснел как рак и стоял молча, потупя голову. Напившись чаю, мы расстались. На расставаньи я сказал ему, чтобы он непременно зашел ко мне или сегодня, или в следующее воскресенье.

Я не имею счастливой способности сразу разгадывать человека, зато имею несчастную способность быстро сближаться с человеком. Потому, говорю, несчастную, что редкое быстрое сближение мне обходилося даром. В особенности с кривыми и косыми: эти кривые и косые дали мне знать себя. Сколько ни случалося мне с ними [встречаться], хоть бы один из них порядочный человек. Начисто дрянь. Или это уже мое такое счастье.

Всего третий раз я вижу моего нового знакомого, но я уже с ним сблизился, я уже к нему привязался, уже полюбил его. И действительно, в его физиономии было что-то такое, чего нельзя не полюбить. Физиономия его, сначала некрасивая, с часу на час делалась для меня привлекательнее. Ведь есть же на свете такие счастливые физиономии!

Я пошел прямо домой, бояся, чтобы не заставить ждать[?] себя [?] ждать зна[комого] приятеля своего ждать себя в коридоре. Что же? Вхожу на лестницу, а он уже тут. В том же коричневом сертучке, умытый, причесанный и улыбающийся.

– Ты порядочный скороход, – сказал я. – Ведь ты еще заходил к себе на квартиру? Как же ты успел так скоро?

– Да я торопился, – отвечал он, – чтобы быть дома, как хозяин от обедни придет.

– Разве у тебя хозяин строгий? – спросил я.

– Строгий и…

– И злой, ты хочешь сказать.

– Нет, скупой, хотел я сказать. Он даже рад побьет меня, а сам рад будет, что я опоздал к обеду.

Мы вошли в комнату. У меня стояла на мольберте [копия] с старика Веласкеца, что в Строгановой галерее, и он прильнул к ней глазами. Я взял у него из рук сверток, развернул и стал рассматривать. Тут было все, что безобразит Летний сад, от вертлявых, сладко улыбающихся богинь до безобразного Фраклита и Гераклита. А в заключение несколько рисунков с барельефов, украшающих фасады некоторых домов, в том числе и барельефы из купидонов, украшающие дом архитектора Монферрана, что на углу набережной Мойки и Фонарного переулка.

Одно, что меня поразило в этих более нежели слабых контурах, это необыкновенное сходство с оригиналами, особенно рисунк[и] контуры Фраклита и Гераклита. Они выразительнее были своих подлинников, правда и уродливее, но все-таки на рисунки нельзя было смотреть равнодушно.

Я в душе радовался своей находке. Мне и в голову тогда не приходи[ло] пришло спросить себя, что я буду делать с моими больше нежели ограниченными средствами с этим алмазом в кожуре? Правда, у меня и тогда мелькнула эта мысль, да тут же и окунулась в пословице: «Бог не без милости, козак не без доли».

– Отчего у тебя нет ни одного рисунка оттушеванного? – спросил я его, отдавая ему сверток.

– Я рисовал все эти рисунки поутру рано, до восхода солнца.

– Значит, ты не видал их, как они освещаются?

– Я ходил и днем смотреть на них, но тогда нельзя было рисовать: люди ходили.

– Что же ты намерен теперь делать: остаться у меня обедать или идти домой? – Он, с минуту помолчав и не подымая глаз, едва внятно сказал:

– Я остался бы у вас, если вы позволите.

– А как же ты после разделаешься с хозяином?

– Я скажу, что спал на чердаке.

– Пойдем же обедать.

У мадам Юргенс еще посетителей никого не было, когда мы пришли, и я был очень рад. Мне неприятно бы было встретить какую-нибудь чиновничью выутюженную физиономию, бессмысленно улыбающуюся, глядя на моего, далеко не щеголя, приятеля.

После обеда я думал было повести его в Академию и показать ему «Последний день Помпеи». После о[беда] Но не все вдруг. После обеда я предложил ему или идти погулять на бульвар, или читать книгу. Он выбрал последнее. Я же, чтобы проэкзаменовать его и в этом предмете, заставил его заставил читать вслух. На первой странице знаменитого романа Диккенса «Никлас Никльби» я заснул. Но в этом ни автор, ни чтец не повинны: мне просто хотелося спать, потому что я ночью не спал.

Когда я проснулся и вышел в другую комнату, в свою студию мне как-то приятно бросилась в глаза моя отчаянная студия. Ни окурков сигар, ни табачного пеплу нигде не было заметно, везде все было убрано и выметено, даже палитра, висевшая на гвозде с засохшими красками, и она была вытер[та] вычищена и блестела как стеклушко; а виновник всей этой гармонии сидел у окна и рисовал знаменитую маску знаменитой натурщицы Торвальдсена Фортунаты.

Все это было для меня чрезвычайно приятно. Эта услуга ясно говорила в его пользу. Я, однако ж, не знаю почему, не дал ему заметить моего удовольствия. Поправил ему ри[сунок] контур, проложил тени, и мы отправились в «Капернаум» чай пить. «Капернаум» – сиречь трактир «Берлин» на углу Шестой линии и Академического переулка. Так окрестил его, кажется, Пименов во время своего удалого студенчества.

За чаем рассказал он мне про свое житье-бытье. Грустный, печальный рассказ. Но он рассказал его и так наивно-просто, без тени ропота и укоризны. Я уже [?] думал, какими [?] средств[вами] До этой исповеди я думал о средствах к улучшению его воспитания, но, выслушавши исповедь, и думать перестал. Он был крепостной человек.

Меня так озадачило это грустное открытие, что я потерял всякую надежду на его переобразование. Молчание длилось по крайней мере полчаса. Он разбудил меня от этого столбняка своим плачем. Я взглянул на него и спросил, чего он плачет? «Вам неприятно, что я…» Он не договорил и залился слезами. Я разуверил его как мог, и мы возвратились ко мне на квартиру.

Дорогой встретился нам старик Венецианов. После первых приветствий он взгл[янул] пристально посмотрел на моего товарища и спросил, добродушно улыбаясь: «Не будущий ли художник?» Я сказал ему: «И да, и нет». Он спросил причину. Я объяснил ему шепотом. Старик задумался, пожал мне крепко руку, и мы расстались.

Венецианов своим взглядом, своим пожатием руки как бы упрекнул меня в безнадежности. Я ободрился и вспомнил некоторых художников, учеников и воспитанников Венецианова, увидел, правда, неясно, что-то вроде надежды на горизонте.

Protégé мой мой ввечеру, прощаясь со мною, просил у меня какого-нибудь эстампика срисовать. У меня случился в то [?] один экземпляр, в то время только что напечатанный «Геркулес Фарнежский», выгравированный Служинским по рисунку Завьялова, и еще «Аполлино» Лосенка. Я завернул оригиналы в лист петергофской бумаги, снабдил его италианскими карандашами, дал наставление, как предохранять их от жесткости, и мы ра[сстались] вышли на улицу. Он пошел домой, а я к старику Венецианову.

Примітки

Великий Торвальдсен… – Торвальдсен Бертель (1768/1770–1844) – датський скульптор, представник класицизму в мистецтві.

…растиранием охры и мумии… – Охра – мінеральна жовта або червона фарба. Мумія – складова частина для приготування фарб мінерального походження.

Остаде – брати Андріан (1610–1685) та Ісаак ван Остаде (1621–1649) – голландські художники-жанристи.

Бергем – Берхем Николас (1620–1683) – голландський художник, автор пасторальних пейзажів, картин на міфологічні та алегоричні теми, портретів.

Теньер – Тенірс Давид (Молодший; 1610–1690) – фламандський художник-жанрист і пейзажист. Шевченко високо цінував його картину «Вартівня» (1642), яку називав «Казармою», і мріяв виконати з неї естамп у техніці акватинти (зберігається в Ермітажі).

Рубенс Пітер-Пауль (1577–1640) – фламандський живописець. Автор картин на міфологічні, біблійні, алегоричні сюжети, портретів і т. п. Шевченко згадував його також у повісті «Прогулка с удовольствием и не без морали».

фан-Дейка… – Ван-Дейк Антоніс (1599–1641) – фламандський художник, автор майстерних портретів, писав також картини на біблійні та міфологічні сюжети. Його автопортрет Шевченко міг бачити в Ермітажі, який відвідував з А. М. Мокрицьким ще до викупу з кріпацтва [див.: Дневник художника А. Н. Мокрицкого. – М., 1975. – С. 146], а також і пізніше під час навчання у Петербурзькій Академії мистецтв.

Разверните Вазари… – Вазарі Джорджо (1511–1574) – італійський художник, архітектор та історик мистецтва, автор праці «Життєписи найславетніших живописців, скульпторів та архітекторів» (Рим, 1550), французький переклад якої у 1839–40 рр. мала Академія мистецтв.

…политика наместников святого Петра… – Намісниками святого Петра на землі називали себе папи римські, використовуючи переказ про апостола Петра, який нібито заснував єпископство в Римі.

…для… затмения еретического учения Виклефа и Гуса… – «Єретичним вченням» (з точки зору католицької церкви) Шевченко тут називає вчення Джона Уїкліфа (1320–1384) – англійського реформатора церкви та Яна Гуса (1371–1415) – чеського мислителя-патріота, борця проти католицької реакції, ідеолога чеської Реформації.

…неустрашимого доминиканца Лютера… – Лютер Мартін (1483–1546) – діяч Реформації в Німеччині, засновник протестантизму (лютеранства). Був августинським ченцем. Тут помилково названий домініканцем.

…Лев X и Леон II… сыпали золото… – Папи римські початку XVI ст. Лев X (1513–1521) та Юлій II (1503–1513), які витрачали значні церковні кошти на будівництво та прикрашування палаців і храмів.

…умирали великие художники с голоду, как, например, Корреджио и Цампиери… – Корреджо (справжнє ім’я – Антоніо Аллегрі; близько 1489–1534) – італійський живописець епохи Високого Відродження. Цамп’єрі Доменіко (Доменікіно; 1581–1641) – італійський живописець, представник академізму XVII ст.

…величественный портик Румянцовского музея… – Румянцевський музей (музей і публічна бібліотека), заснований М. П. Румянцевим (1754–1826) у Петербурзі, відкрито 1831 р., а 1861 р. перевезено до Москви. В палаці Румянцева, розташованому на колишній Англійській набережній містилося Товариство заохочування художників, куди у 1835 р. Шевченко представив свої рисунки, які отримали схвальну оцінку Комітету Товариства.

…красные занавеси в доме графини Лаваль. – Будинок Олександри Григорівни Лаваль (?–1850), дружини гофмейстера двору Івана Степановича Лаваля (?–1846), знаходився на колишній Англійській набережній. У ньому був один із найвідоміших у Петербурзі аристократичних літературних салонів, який відвідували І. Крилов, В. Жуковський, О. Пушкін, А. Міцкевич, О. Грибоєдов. Тут свого часу збиралися також декабристи. Про дочку Лавалів – Катерину Іванівну, дружину декабриста князя С. П. Трубецького (1790–1860), яка з цього будинку виїхала в Сибір, йдеться у поемі М. О. Некрасова «Русские женщины». Тепер тут Російський державний історичний архів (Російський державний історичний архів (Санкт-Петербург)).

…встречать восход солнца на Троицком мосту. – Тоді це був наплавний міст через Неву, що з’єднував центральну частину міста з Петербурзькою стороною. Постійний десятиарковий міст споруджено пізніше – 1897–1903 рр.

Я часто любовался пейзажами Щедрина, и в особенности пленяла меня его небольшая картина «Портичи перед закатом солнца». – Портічі – місто в Італії, збудоване на місці Геркуланума, зруйнованого при виверженні Везувію в 79 р. Щедрін Сильвестр Феодосійович (1791– 1830) – живописець-пейзажист, один з основоположників російського реалістичного пейзажу.

…на меня эти статуи делали самое дурное впечатление, особенно уродливый Сатурн… – Сатурн – римський бог хліборобства, Золотого віку (грецький Кронос); Кронос правив світом, скинувши з неба батька Урана, за що йому віщували таку ж долю. Щоб запобігти цьому, Кронос ковтав своїх дітей (це символ усепоглинаючого часу).

Більшість декоративних статуй Літнього саду виконана венеціанськими скульпторами-декораторами кінця XVII – початку XVIII ст.; вони відзначаються надмірною кількістю різноманітних атрибутів та прикрас і недостатньою увагою авторів до точності зображення анатомічної будови людських постатей, що характерне для стилю пізнього бароко і рококо. В автобіографії Шевченко відзначав їх негативні риси, згадуючи, як він «бегал в Летний сад рисовать с безобразных неуклюжих статуй».

«Сатурн» – робота венеціанського скульптора Франческо Пенсо, прозваного Кабіанка (1665–1737).

…любовался прекрасною гранитною вазою и величественною архитектурою Михайловского замка. – Гранітна ваза – ваза біля ставка в Літньому саду, виконана у м. Ельфдалені (Швеція) з темно-рожевого порфіру за стародавніми зразками, знайденими у Помпеї. Встановлена 10 вересня 1839 р., тобто після подій, описаних у повісті.

Михайлівський замок – замок у Петербурзі біля Літнього саду, збудований за наказом Павла І в 1797–1800 рр. архітектором В. Ф. Бренна за проектом В. І. Баженова. В день св. Михайла 8 листопада 1800 р. був освячений, звідси і його назва. У 1822 р. в зв’язку з передачею його до інженерного відомства перейменований в Інженерний замок. В ньому містилося військово-інженерне училище.

…это, действительно, был мальчик лет четырнадцати или пятнадцати… – На час зустрічі Шевченка з художником Іваном Максимовичем Сошенком (1807–1876), згодом викладачем малювання в учбових закладах в Україні, від особи якого ведеться розповідь, Шевченкові було вже більше двадцяти років. Найімовірніше, для цього епізоду в повісті Шевченко використав добре відому йому подію, що сталася не з ним, а з його близьким другом В. І. Штернбергом, якого за малюванням у Літньому саду побачив художник М. І. Лебедев.

…был назначен довольно верно контур Сатурна. – Шевченко, напевне, як і його герой, працюючи у Ширяева, не мав можливості малювати з гіпсових зліпків античних статуй в Академії мистецтв, що було передбачено учбовою програмою, за якою навчалися художники, а тому малював із декоративних статуй Літнього саду.

У комнатного живописца Ширяева. – Ширяєв Василь Григорович (1795–?) – один із відомих на той час петербурзьких майстрів декоративного живопису і разом із своєю артіллю оздоблював приватні й громадські приміщення. В 1832 – 1836 рр. в його артілі працював Т.Г.Шевченко. Тяжке підневільне становище учня Ширяева – героя повісті – описано Шевченком у його творі.

…вспомнил Аполлона Бельведерского… – Аполлон Бельведерський – мармурова копія римського часу з втраченого бронзового оригіналу, виконаного грецьким скульптором Леохаром, яка зберігається у Римі (Ватикан). Тут Шевченко говорить про невисокої якості копію цієї скульптури в Петербурзькому Літньому саду, яку, напевне, малював і він сам з учбовою метою.

У меня стояла на мольберте [копия] с старика Веласкеца, что в Строгановой галерее… – Веласкес (Родрігес де Сільва Веласкес) Дієго (1599–1660) – іспанський художник, один з найвизначніших представників реалізму в живопису. Згадана картина, яка тепер не вважається твором Веласкеса, знаходилась у картинній галереї, заснованій бароном генерал-лейтенантом Сергієм Григоровичем Строгановим (1707–1756) у палаці, побудованому Растреллі на Невському проспекті № 17. Сучасником Шевченка, якому належала тоді галерея, був граф Олександр Сергійович Строганов (1818–1864), єгермейстер двору, нумізмат, один із засновників Петербурзького археологічного товариства.

…до безобразного Фраклита и Гераклита. – Тут, напевне, Шевченко мав на увазі бюст «Дволикого Януса» роботи невідомого автора XIX ст., який він прийняв за поширене зображення давньогрецьких філософів Демокріта і Геракліта.

…дом архитектора Монферрана… – Монферран Август Августович (1786–1858) – російський архітектор, представник пізнього класицизму. За його проектами збудовані Ісаакіївський собор та Олександрівська колона у Петербурзі.

У мадам Юргенс… – їдальня Кароліни Карлівни Юргенс знаходилася на 6-й лінії Васильєвського острова [див.: Моренец Н. И. Шевченко в Петербурге. – А, 1960. – С. 61]. Ця їдальня детально описана також у повісті Д. В. Григоровича «Неудавшаяся жизнь», присвяченій нелегкій долі художників того часу.

…показать ему «Последний день Помпеи». – Картина К. П. Брюллова «Останній день Помпеї» (1833) привезена в Росію з Рима 1834 р. і виставлена в Академії мистецтв (тепер зберігається в Російському музеї (Санкт-Петербург)). У Петербурзі картина була захоплено зустрінута передовою громадськістю, викликала небувалий потік відвідувачів до Академії мистецтв.

романа Диккенса «Никлас Никльби»… – Роман Чарлза Діккенса друкувався російською мовою під назвою «Жизнь и приключения английского джентльмена Николая Никльби» в журналі «Библиотека для чтения» (1840. – Т. 38–39), тобто пізніше за події, описані в повісті. У т. 39 цього журналу вміщено також рецензію на «Кобзар» 1840 р.

«Капернаум» – сирень трактир «Берлин»… Так окрестил его, кажется, Пименов. – За Біблією, Капернаум – місто в Галілеї, улюблене місце перебування й проповідництва Ісуса Христа. Тут – жартівлива назва трактиру, де збиралися художники. Пименов Микола Степанович (1812–1864) – російський скульптор, учився у Петербурзькій Академії мистецтв (1824–1833), пізніше був її викладачем.

Дорогой встретился нам старик Венецианов. – Венеціанов Олексій Гаврилович (1780–1847) – російський художник, академік Петербурзької Академії мистецтв (з 1811 р.). Серед його учнів було багато кріпаків: він неодноразово сприяв визволенню молодих художників з кріпацтва.

«Геркулес Фарнежский», выгравированный Служинским по рисунку Завьялова, и еще «Аполлино» Лосенка. – «Геркулес Фарнезький»– мармурова копія з втраченого бронзового оригіналу, виконаного грецьким скульптором Лісіппом, яка зберігається в Неаполітанському музеї. За гравюру «Геркулес Фарнезький» з рисунка Федора Семеновича Зав’ялова (1810–1856) Франц Йосипович Слюджинський (?–1864) був нагороджений 1836 р. другою срібною медаллю. Його гравюра належала до так званих оригіналів – учбових зразків для копіювання учнями Академії мистецтв. Слюджинський, який мав гравірувальний заклад, у 1844–1845 рр. допомагав Шевченкові у друкуванні офортів «Живописной Украины».

«Аполліно» («маленький Аполлон») – антична мармурова статуя Аполлона з Флорентійського музею. Гравюра Василя Петровича Осипова (1780–?) «Аполліно» з рисунка Антона Павловича Лосенка (1737–1773) входить до альбому, виданого у XVIII ст. – «Изъяснение краткой пропорции человека, основанной на достоверном исследовании разных пропорций древних статуй, старанием Императорской Академии художеств профессора живописи господина Лосенко для пользы юношества, упражняющегося в рисовании, изданное».