10.02.1855 р. До Бр. Залеського

Сердечно радуюсь твоєму возвращению, мой милый, мой сердечный, мой единый друже! Мне легко и весело на сердце стало, когда я прочел твое милое письмо, писанное уже в Оренбурге. Мне отрадно думать, что ты ко мне хоть не совсем близко, а все-таки приблизился на несколько десятков миль и теперь (завидую тебе, друже мой единый!) любуешься добрыми и сердцу милыми лицами Карла и Михайла. И мне самому грустно думать, что для полной твоей радости недостает тебе вдохновенного Совы, завидую тебе и радуюсь твоей радостию, друже мой, Богу милый!

Ты просишь Бога увидеться теперь со мною. О, как я его прошу об этом! Но молитвы, знать, наши до него не скоро доходят. Веришь ли, мне иногда кажется, что я и кости свои здесь положу, иногда просто на меня одурь находит, такая жгучая, ядовитая сердечная боль, что я себе нигде места не нахожу, и чем далее, тем более эта отвратительная болезнь усиливается. И то сказать, видеть перед собою постоянно эти тупые и вдобавок пьяные головы – человеку и более меня хладнокровному немудрено с ума сойти. И я в самом деле отчаиваюся видеть когда-либо конец моим жестоким испытаниям.

Какое чудное, дивное создание непорочная женщина! Это самый блестящий перл в венце созданий. Если бы не это одно-единственное, родственное моему сердцу, я не знал бы, что с собою делать. Я полюбил ее возвышенно, чисто, всем сердцем и всей благодарной моей душою. Не допускай, друже мой, и тени чего-либо порочного в непорочной любви моей.

Она благодарит тебя сердечно за твое милое искреннее приветствие, а я и благодарить тебя не умею.

Ты спрашиваешь меня, можно ли тебе взять кисть и палитру. На это мне отвечать тебе и советовать довольно трудно, потому что я давно не видал твоих рисунков. И теперь я могу тебе сказать только, что говаривал когда-то ученикам своим старик Рустем, профессор рисования при бывшем Виленском университете: «Шесть лет рисуй и шесть месяцев малюй, и будешь мастером». И я нахожу совет его весьма основательным. Вообще, нехорошо прежде времени приниматься за краски. Первое условие живописи – рисунок и круглота, второе – колорит. Не утвердившись в рисунке, пр[ин]яться за краски – это все равно, что отыскивать ночью дорогу. Если можно достать в Оренбурге хороший пейзаж, масляными красками написанный, то попробуй его скопировать, но без хорошего оригинала я тебе советую кистей и в руки не брать.

Пеняешь ты мне, почему я тебе не прислал «Трио» или «Христа»; эти вещи через почту посылать неудобно, а случаи здесь так редки или, лучше сказать, их вовсе не бывает. Я начал еще лепить, в пандан «Христу», «Ивана Крестителя» на текст «Глас вопиющего в пустыне». И мне бы ужасно хотелося весной же переслать тебе хоть форму, но не предвижу никакой возможности.

Кланяйся Карлу и скажи ему, что для смазывания формы употребляется деревянное масло, смешанное с свечным салом пополам, алебастр или гипс разводится в густоту обыкновенной сметаны, и, заливши форму, нужно дать трое суток сохнуть в сухом и теплом месте или на солнце, потом немного погреть перед огнем и сейчас же тоненьким ножом отде[ли]ть осторожно предмет от формы. Но и в этом, как и во всем, важную роль играет опыт.

Я чрезвычайно рад, что тебе поручена новая библиотека, лучше для тебя занятия я не мог бы придумать.

Как бы я рад был, чтобы ты сблизился с В[асилием] А[лексеевичем].

Посылки, о которой ты мне пишешь, я еще не получил, она, верно, зазимовала в Гурьеве. Что мне Сигизмонд ничего не пишет? Что он и где он? Напиши хоть ты об нем пару слов. Что делается с Людвигом? И не имеешь ли каких известий о А[лексее] П[лещееве] и Фоме? Сообщи мне.

А если увидишь Сову или будешь писать ему, то расцелуй его за меня, за его прекрасные сердечные стихи. Мне грустно, что я не могу ничего переслать ему своего произведения. Он должен быть в высшей степени симпатический человек. Как бы я был счастлив, если бы мне удалося когда-нибудь обнять и поцеловать его! to Будешь писать Аркадию, кланяйся ему от меня. Кланяйся и Михайлу и всем, кто не забыл меня.

Если увидишь Михайлова, скажи ему, пускай он мне напишет хоть что-нибудь. Прощай, не забывай меня!

О чем так долго и так постоянно думаю, о том чуть было не забыл просить тебя. Уведоми меня, принял ли В[асилий] Алексеевич] представление Фреймана обо мне и пошло ли оно дальше. Если ты знаком с Фрейманом, то попроси его, пускай он тебе покажет мою «Ночь» акварелью.

Мы здесь о зиме и понятия не имеем. В продолжение генваря месяца с 5° тепло не сходило, а я в продолжение всей зимы не снимаю кителя.

Кланяются тебе Z[ieliński] и Ираклий.

Прощай еще раз, мой незабвенный друже!

На звороті:

Bronisławu Z.

Примітки

Подається за автографом, що зберігається в архіві Чарторийських Краківського національного музею (Bibl. Czart., rkps Ew. 1625; фотокопія – Інститут літератури ім. Т. Г. Шевченка НАН України, відділ рукописів, ф. І, № 897).

Рік написання встановлюється за змістом: листа адресовано уже в Оренбург, куди Бр. Залеський повернувся орієнтовно наприкінці 1854 – на початку 1855 р.

Вперше надруковано в журналі «Киевская старина» (1883. – № 3. – с. 612 – 614) за копією І. Крашевського.

Вперше введено до збірника творів у виданні: Шевченко Т. Твори: В 2 т. – СПб., 1911. – Т. 2. – С. 384 – 385.

Відповідь на невідомий лист Бр. Залеського з Оренбурга, написаний орієнтовно наприкінці 1854 – на початку 1855 р.

…любуешься… лицами Карла и Михайла. – Йдеться про К. І. Герна та М. Г. Цейзика.

Какое чудное, дивное создание непорочная женщина! – А. О. Ускова.

…старик Рустем… – Рустемас Йонас (1762 – 1835) – литовський художник вірменського походження, викладач малювання у Віленському університеті (1798 – 1832). Не виключено, що Шевченко в 1829 – 1830 рр. відвідував його лекції.

Пеняешь ты мне, почему я тебе не прислал «Трио» или «Христа»… Я начал еще лепить… «Ивана Крестителя» на текст «Глас вопиющего в пустыне». – Йдеться про скульптурні твори з алебастру чи гіпсу, над якими Шевченко почав працювати з 1853 р. і які не збереглися – барельєфи «Тріо» (див. лист до С. С. Гулака-Артемовського від 6 жовтня 1853 р. та примітку до нього) та «Христос», згаданий Є. М. Косаревим як «Иисус Христос, сидящий на табурете в терновом венце» [Косарев Е. М. Извлечение из дел и памяти: Нечто о Тарасе Григорьевиче Шевченко, с 1846 по 1857 год включительно // Киевская старина. – 1893. – № 2. – С. 250] і в десятитомному «Повному зібранні творів» під назвою «Христос у терновому вінку». У примітці до листа Бр. Залеський писав:

«“Христос у терновій короні” і “Іван Хреститель” були дві невеличкі овальні плоскорізьби Шевченка, котрі він прислав пізніше» [Листочки до вінка на могилу Шевченка… – с. 43].

Кланяйся Карлу и скажи ему… – К. І. Герну; Бр. Залеський коментував далі:

«Самі з Герном робили ми гіпсові відливи, тому-то й просили ми Ш[евчен]ка о інструкції, бо в Оренбурзі ніхто про се не мав виображення» [Листочки до вінка на могилу Шевченка… – С. 43].

Я чрезвычайно рад, что тебе поручена новая библиотека… – По приїзді до Оренбурга Бр. Залеському було доручено листування з приводу поповнення фондів; він склав каталог (ДАОО, ф. 6, оп. 6, спр. 13321, 13225) і працював у бібліотеці аж до від’їзду на батьківщину в червні 1856 р. [Большаков А. Н. Літа невольничі. – С. 248].

Как бы я рад был, чтобы ты сблизился с В[асилием] А[лексеевичем]. – В. О. Перовським, військовим губернатором, який особисто здійснював нагляд над бібліотекою. Від нього залежав дозвіл Шевченкові займатися малюванням, а також підвищення в чині й майбутнє звільнення поета із заслання.

Посылки… я еще не получил… – Очевидно, саме про цю посилку Шевченко пише в листі до З. Сераковського від 6 квітня 1855 р.

Что мне Сигизмонд ничего не пишет? Что он и где он? – З червня 1854 р. до 1856 р. З. Сераковський перебував у Форті Перовському (Ак-Мечеті) [Дьяков В. А. Тарас Шевченко и его польские друзья. – М., 1964. – С. 60].

Что делается с Людвигом? – Л. Турно служив у 3-му Оренбурзькому лінійному батальйоні до кінця грудня 1855 р.

…не имеешь ли каких известий о А[лексее] П[лещееве] и Фоме? – А. М. Плещеев служив тоді в Ак-Мечеті; Томаш (Фома) Вернер, який наприкінці 1853 р. або на початку 1854 р. за заслуги під Ак-Мечеттю одержав чин прапорщика, у травні 1854 р. був переміщений із 9-го до 2-го лінійного батальйону, розташованого в Оренбурзі.

А если увидишь Сову… расцелуй его за меня; за его прекрасные сердечные стихи. – Про надіслані Шевченкові списки віршів Е.-В. Желіговського див. лист до Бр. Залеського від 6 червня 1854 р. та примітку до нього.

Будешь писать Аркадию… – А. М. Венгжиновському.

Кланяйся и Михайлу… – М. Г. Цейзику.

Если увидишь Михайлова… – В. О. Михайлова, в середині 1853 р. переведеного в Оренбург; з ним Шевченко передав Бр. Залеському і К. Герну свій барельєф «Бик і киргиз» (не зберігся).

…принял ли В[асилий] А[лексеевич] представление Фреймана обо мне и пошло ли оно дальше. – Генерал-майор Г. А. Фрейман, начальник артилерії гарнізонів Оренбурзького Окремого корпусу, інспектуючи Новопетровське укріплення восени 1854 р., на прохання коменданта укріплення І. О. Ускова пообіцяв порушити клопотання перед командиром корпусу В. О. Перовським про підвищення Шевченка в чин унтер-офіцера; але через опір батальйонного командира майора Г. Львова успіху не досяг [Т. Г. Шевченко: Біографія. – с. 293].

Если ты знаком с. Фрейманом, то попроси его, пускай он тебе покажет мою «Ночь» акварелью. – Подарований Г. А. Фрейману малюнок «Ніч» не відомий.

Кланяются тебе Z[ieliński] и Ираклий. – К. А. Зелінський та І. О. Усков.

В. Л. Смілянська

Подається за виданням: Шевченко Т.Г. Повне зібрання творів у 12-и томах. – К.: Наукова думка, 2003 р., т. 6, с. 87 – 89 (текст), с. 376 – 377 (примітки).